Лидия Шевякова - Дуэт
— Знаешь, когда я заработал свои первые большие деньги, построив целый коттеджный городок для одного крупного банка, и смог наконец немного перевести дух — мне тогда только исполнилось сорок пять, — у меня случился похожий кризис жанра. С женой мы совершенно перестали понимать друг друга, и мне было даже странно, что я проспал с этим человеком двадцать лет в одной постели, а вот теперь расхожусь с облегчением. Дочери уже выросли, и, чтобы дать им хорошее образование, я отправил их в Сорбонну, тем более что в это время и в Ереване, и в Москве было неспокойно. А на самого навалилась такая апатия и пустота, что я решил: больше не буду работать. Уехал на юг Франции, хотел купить там дом и просто вести растительное существование. Я прожил в Ницце полгода и вернулся. Понял, что для нормального человека мало просто заработать деньги. У него должна быть цель, куда их приложить.
— Значит, я не одна такая слабоумная? Мне казалось, что все остальные только и думают: больше, больше, больше башлей.
— Нет, для меня по крайней мере деньги не были самоцелью. Ведь они не самоценное благо, а лишь инструмент для создания других благ. Как молоток. Им можно вбить гвоздь, а можно вдарить себе со всей силы по пальцам. Вот я и вернулся — решил, что надо жить, несмотря ни на что. Бороться с правительством за свой народ. Ведь судить тебя на Страшном суде будут не коллективно, а частно. Понимаешь? Делай хорошо, плохо само получится. Ты так не считаешь?
— Не знаю. Во мне столько злобы… Вот я бы хотела помогать женщинам, пострадавшим от насилия в семье. Но как? Я бы наняла мужиков и принимала заявки от побитых жен, как раньше профкомы принимали заявки на материальную помощь, или как в бюро добрых услуг. Такую-то избили. Ага. Навели справки. Не врет. Подкараулили, отдубасили ее благоверного и предупредили, чтобы знал: еще раз расслабится — снова получит. Или, допустим, с наркоманами. Родители бегают по дорогим клиникам, тратят бешеные деньги, а их дети погибают. Все знают, кто наркобароны, но менты ловят только сошек. Почему бы родителям не скинуться и не нанять «ликвидаторов», которые убивали бы главарей наркомафии? Ведь те торгуют смертью, осознанно торгуют. Если бы они знали, что их могут кокнуть за это на месте без суда и следствия, охотников сбывать наркотики поубавилось бы.
— Не знал, что у тебя такой бойцовский характер.
— Да, во мне погиб террорист. Задохнулся под грудами нот.
— А ты попробуй для начала что-нибудь очень простое, конкретное, чтобы почувствовать позитив.
— Позитив? Посуду, что ли, вымыть? — усмехнулась Анна.
— Да. Ты как в еврейском анекдоте: «Жарь. Жарь. А рыба будет?» — в тон ответил ей Гагик.
— Хорошо. А ты что делаешь? Зачем живешь?
— Я же строитель, не по специальности, а по философии. Созидание — стержень моей жизни. Мне приятно думать, что я украшаю город, который так люблю. Много лет подряд мама привозила меня ребенком в Москву на все летние каникулы. Другие дети ехали на море или в деревню, а я в Москву ходить по музеям, театрам, выставкам. Я весь пропитался Москвой и хочу остаться в этом городе навсегда. Меня не будет, а любовь, которую я вложил в эти стены, будет согревать людей долго-долго, до кончины мира.
Потом, я богатый человек. У меня две Родины, и мой долг помогать им. Армения маленькая страна, она нуждается в поддержке и любви.
— Тогда почему ты не в Ереване?
— Я там, где могу больше помочь своей маленькой Родине. Я надеюсь, что когда-нибудь мои дети или внуки вернутся и откроют в Ереване гимназию, университет, театр или музей. Не знаю. Маленьким народам проще консолидироваться. Россия такая огромная, трудно почувствовать себя единым целым с какими-то парнями из Владивостока или с бабками с Урала. Русские вообще мне напоминают злых подростков, словно у вас, как у нации, только начался переходный возраст.
— Значит, Армения нуждается в поддержке и любви, а Россия — нет?
— Россия нуждается скорее в порядке и покаянии.
— Как это?
— На мой взгляд, все, что нужно сделать для спасения России, лежит не в сфере героических экономических прорывов, а в сфере простого здравого смысла. Но для этого нужна политическая воля. А личная воля правителей не может прорваться в подсознание этноса без государева покаяния перед миллионами русских людей, уничтоженных или лишенных Родины во время революции, расстрелянных и изуродованных в сталинских лагерях и брошенных сейчас на произвол судьбы в ближнем зарубежье. Я не слишком умничаю? Так что тебе тоже хорошо бы сначала определиться.
— Покаяться?
— Может быть. Если не знаешь, в чем каяться, то не знаешь себя. Не понимаешь, что ты сделал не так, а значит — не растешь. Как тогда осознать свой уровень?
— А покаяние подскажет, что делать дальше?
— Не знаю. Начни какое-нибудь, дело, и сразу станет ясно. Может, тебе надо придумать что-нибудь, связанное с оперой?
— Нет, только не это. При слове «опера» на меня веет семейным склепом.
— Я бы все-таки сделал ставку на творчество, только оно дает настоящую свободу. В любом деле. Оно не зависит ни от места, ни от возраста.
— Гагик, а можем мы что-нибудь полезное придумать вместе? Я чувствую, что еще не могу стоять на ногах самостоятельно, ты мне арендуешь взлетную полосу?
— Конечно, — рассмеялся тот и впервые нежно положил свою большую, сильную, горячую ладонь на бледную тонкую руку Анны.
Шел 1995 год. Она впервые осознала это и огляделась вокруг. Лавина новой жизни неслась ей навстречу. Только сейчас она запоздало ужаснулась невинным жертвам Буденновска и представила, что бы она пережила, если бы в роддом, где она рожала Васечку, нагрянули бандиты. Она с жадностью вдыхала мучительный воздух страдания, которым давно уже была пропитана вся ее страна. Вдыхала полной грудью. Люди со всеми их горестями и немощью придвинулись к ней и стали осязаемее. Словно во весь голос зазвучало, полное печали и силы, то самое драматическое меццо-сопрано, до которого она так и не доросла, из прокофьевского «Мертвого поля». Помните кантату «Александр Невский»? Прекрасный низкий женский голос плывет над полем мертвых, будто туман, оплакивая и баюкая павших после битвы воинов, своих и чужих. Глубокая острая печаль, обнажающая сердцевину души. Катарсис по-научному.
Мысли ее теперь безостановочно неслись в голове, обгоняя одна другую, и все ее существо было одной горящей топкой, в которую надо было подкидывать все больше и больше впечатлений. Словно безжизненную до сих пор, привыкшую валяться в пыльной коробке новогоднюю гирлянду неожиданно включили в сеть. Месяц прошел в ошеломляющем накоплении нового видения мира, причем не только внешнего, но и внутреннего. Она много играла с Васей и удивлялась тому огромному потоку любви, который шел от этого маленького существа. Какой-то рудимент материнского чувства нежно тренькал ему в ответ и что-то распрямлял и разглаживал в ее душе. Под новым углом она теперь рассматривала и маму, вдруг обнаружив, что та не клановый враг, сопротивление которого надо подавлять огнем и мечом, а просто недалекая старая женщина, трогательно увлекшаяся вслед за небезызвестным полковником тонкостями военной атрибутики. Тошнотворный страх перед материнским недовольством развеялся, как рассеивается вместе с рассветом ужас от неведомого злодея, подкрадывающегося к твоему зашторенному окну и оказавшегося мирным садовым пугалом или тривиальной веревкой с трепещущим на ней бельем. Анна чувствовала, что уже окончательно вырвалась из тенет семейных традиций и ей уже не важно, с косой она будет идти дальше по жизни или без косы. Хоть в парике, важно — в какую сторону.
