Агония Иванова - За чужие грехи
Заканчивать было не нужно, Таня поняла все и так. Она слегка погрустнела, но постаралась как можно быстрее прогнать это ощущение.
— Да, — кивнула она, — но мамочка! Все это в прошлом…
— Конечно в прошлом, — согласилась Антонина и стала тосковать о чем-то своем. Они вернулись домой, и пока женщина на кухне разогревала чайник и ставила все к чаю, Таня пыталась дозвониться до Владимира, но никто у него не брал трубку. Она хотела набрать номер Кира, но не успела.
— Танюш, пойдем пить чай, — позвала ее Антонина. Девушка убежала на кухню, сжала чашку руками и вдохнула сладкий дурманящий аромат. У нее был только один вопрос, который она хотела задать сегодня и множество других, которые она решила оставить на потом.
— Куда пропал Борис?
— Где бы он ни был… — Антонина тяжело вздохнула, — тебя он больше не побеспокоит… — она обняла Таню, чтобы дочь не видела, как по ее щекам одна за другой текут горькие-горькие горячие, как чай в их чашках, слезы.
В дырах под крышей того дома, где жил Кир, делали свои норы ласточки и сейчас они вдруг вернулись в оставленные жилища и начали летать туда-сюда, кричать и шуметь. Мужчина проклял птиц за то, что разбудили его в день, когда он решил честно проспать работу и теперь он курил на кухне в полном одиночестве, наблюдая за тем, как они суетятся в воздухе, таскают мелкие веточки и мусор, чтобы укрепить свои гнезда.
«Что-то рановато в этом году» — подумал он.
В дверь позвонили и Кир обрадовался тому, что, скорее всего, это вернулся Владимир, который в какой-то момент неожиданно взял и пропал, перестав отвечать на звонки.
Но его ожидания не оправдались.
— Можно? — робко спросила Люся и только после его неуверенного кивка шагнула в прихожую. Что-то в ней изменилось, но сейчас он затруднялся сказать что, слишком часто в ней что-то менялось за последнее время.
— Знаешь… — она аккуратно сняла обувь и поставила в угол прихожей, а рядом сумку, которую принесла с собой, — мне некуда пойти. Можно мне остаться у тебя?
— Значит действительно некуда, — констатировал Кир и улыбнулся, — конечно можно… Пойдем, я налью тебе чаю.
— Хорошо, — легко согласилась Люся и прошествовала за ним. Она заметила ласточек за окном и очень удивилась, но ничего не сказала. Ее большие серые, как штормящее море, глаза стали внимательно следить за каждым их движением и сейчас она напоминала кошку, приготовившуюся к броску на птиц. Что-то стремительное, летящее, сильное неожиданно появилось в этой девушке, в ее чертах и глазах, сменив собой детское и беззащитное.
Она повзрослела? Не удивительно…
Кир совершенно не знал о чем с ней говорить, хотя теперь их объединяло многое. Поэтому он задал вопрос, волновавший его сильнее всего и бывший вполне себе безобидным.
— Ты простила меня?
Люся подняла взгляд и внимательно посмотрела ему в глаза, чуть склонив голову на бок.
— Не знаю, — в конце концов она беззаботно передернула плечами, — у нас будет много времени, чтобы с этим разобраться.
— У нас… — повторил мужчина, и от этого слова по телу разлилась волна тепла. Неужели теперь есть это «мы» и это «нас»?
— Повторюсь, что хочу удочерить тебя, — напомнил он. Люся как-то хитро сощурилась и достала из кармана джинсов помятую пачку сигарет, заглянула туда и извлекла одну-единственную, сломанную пополам, имевшую очень жалкий вид. Судя по выражению лица девушки она тоже сочувствовала ее горькой судьбе.
— Я не хочу, чтобы ты меня удочерял, — спокойно призналась она и попыталась зажечь этот жалкий обрубок зажигалкой из синей пластмассы, на которой были нарисованы киты.
— Почему? — растерялся Кир, но она оставила этот вопрос без ответа. По кухне пополз такой непривычный сладкий дым с вишневым привкусом. Он на мгновение прикрыл глаза, но потом, как будто очнулся ото сна, отобрал у нее сигарету и потушил в пепельнице. Люся недовольно захлопала пушистыми ресницами.
— Я хочу, чтобы ты больше никогда не курила, — объяснил он, — можешь считать это моей прихотью.
Ее глаза внимательно следили за каждым его движением, она и думать забыла о ласточках, метавшихся туда-сюда за окном.
— Ну, хорошо, — легко согласилась девушка, улыбнулась одними губами и добавила совсем тихо, — но ты тоже бросишь.
Эпилог.
Таня быстро полюбила засыпать под стук колес и это была лучшая из колыбельных, которые только можно было придумать. Проснувшись, она долгое время лежала и смотрела в низкий потолок душного купе, пытаясь уловить ритм, который отбивали колеса и сравнить его с ритмом человеческого сердца.
Она спустилась на нижнюю полку, забилась в уголок, чтобы не мешать двум пожилым дамам уплетать свой завтрак и стала следить за проносящимися за окном пейзажами. Бесконечные поля, леса с раскидистыми деревьями… Эта прекрасная и величественная красота девственно чистой не тронутой природы! Как бы ей хотелось сейчас пройти босиком по лесной тропинке, вдыхая дурманящие ароматы цветения.
На смену лесам и полям появлялись маленькие деревушки и города, так напоминавшие тот, в котором прошла почти вся ее жизнь и сердце сжималось щемящим чувством тоски.
Кто-то шумно пронесся мимо открытой двери их купе, девушка невольно посмотрела в ту сторону и заметила, заглянувшего к ним маленького мальчика лет пяти. Он улыбнулся ей той простой светлой улыбкой, которой умеют улыбаться только дети, и хотел было убежать, но две пожилые дамы решили заманить его в свои мягкие лапы.
— Какой хороший мальчик! — воскликнула одна из них, — как тебя зовут?
— Андрей, — сказал тот, глядя на нее недоверчиво.
— А хочешь конфетку, Андрюша? — предложила вторая и вот уже выложила перед ним все, что имелось у нее в запасе — и мешок конфет и какие-то помявшиеся и растекшиеся за время дороги пирожные, и бутерброды с ветчиной.
Таня не могла сдержать улыбки, а сама невольно разглядывала мальчика, и что-то в нем казалось ей таким хорошо знакомым… Она не могла понять что. У него были темные волосы, густая челка, закрывавшая половину лба и сверкавшие из-под нее карие глаза теплого кофейного цвета. Тане приходилось пропускать через свои руки стольких пациентов, стольких детей и вообще стольких людей через свою жизнь, что не удивительно, что какой-то случайно встреченный ею в поезде ребенок казался ей знакомым. Вскоре тетушки наигрались в него, и он убежал дальше блуждать по вагону, а Таня все сидела, охваченная каким-то странным ощущением и пыталась понять, что с ней.
Потом все также задумчиво поплелась курить в тамбур, оттуда позвонила матери, отчиталась о том, что все у нее хорошо.
