Барбара Делински - Если сердце верит
Лили не могла не согласиться с этим.
— Ты узнал имена этих женщин?
Джон кивнул:
— Они значились в документах об аренде жилья. Я собираюсь разыскать их.
— Интересно, почему же это такой секрет?
Возможны были разные причины — от самых невинных до зловещих, но они относились к области догадок. К тому времени как Джон расправился с добавкой, Лили уже устала думать о Терри Салливане и его женах. Теперь ее мысли сосредоточились на Джоне. Разогрев сидр и наполнив им кружки, она вышла вместе с гостем на крыльцо, но ночь была так тиха, озеро спало так мирно, что казалось невозможным нарушить тишину. Они посидели на ступеньках, глядя вдаль и попивая сидр. Все это время Лили думала о Джоне, о его руках, державших теплую кружку, и о его голых коленях. Думала и молчала.
— Холодно? — спросил Джон.
Она покачала головой и вдруг попросила:
— Расскажи о себе.
— Что именно?
Она хотела знать, честен ли он, не пожертвует ли он ее интересами ради своих, можно ли ему доверять.
Но стоило ли задавать такие вопросы, если она не уверена в нем? И потому Лили спросила:
— Терри — твой ровесник и уже трижды был в браке. А ты?
Джон криво усмехнулся:
— А тебе что говорили? Я не говорю, что ты кого-то раскрашивала, но люди всегда болтают. Поппи ведь рассказала тебе, где я живу?
— «Закоренелый холостяк» — так сказала мне сестра. Но то же самое тебе могли сообщить и обо мне.
— Насчет меня это правда. Однажды у меня были долгие и прочные отношения с одной женщиной. Мы с Марли прожили вместе восемь лет. Она потом говорила, что мы были совсем недалеки от свадьбы. Но я так не считал.
— Почему?
— Ей не нравился мой распорядок дня.
— А она не работала?
— Работала, конечно. У нас в рекламном отделе. Причем график у нее был куда хуже моего. Но Марли хотела, чтобы я был свободен в то же время, когда и она, а так получалось совсем не часто. Наверное, именно поэтому мы так долго оставались вместе.
— Потому что редко виделись?
Джон кивнул:
— Мы были слишком разные. Она не очень любила трепаться, если ты понимаешь, о чем я говорю.
Лили понимала. Сара Марковитц часто звонила ей именно для того, чтобы потрепаться. Так было раньше. Теперь Сара даже не знает, где Лили.
— Марли не смогла бы оценить субботних утренних ярмарок на центральной площади Лейк-Генри, — продолжал Джон. — Ее вряд ли тронуло бы пение гагар. Марли вообще не из тех, кто любит расслабиться. А я именно такой.
— Какой у тебя дом? — спросила Лили.
— На Уитон-Пойнте? Скромный, но постоянно растущий. Когда я купил его, это была типичная развалюха на берегу. Маленькая, пропахшая плесенью и холодная. Прежде всего я поставил там печку, но какой от нее толк, если стены не утеплены? В первую зиму я чуть не замерз. Во всяком случае, водопровод не выдержал. Это был хороший опыт. Но уже весной я все починил, утеплил стены и поменял трубы. Летом добавил еще одну комнату на первом этаже, а на следующий год — две на втором.
— Ты вернулся сюда из-за отца?
— Нет. Мне предложили хорошую работу.
Лили догадывалась, что ему наверняка предлагали и другие места.
— А вообще-то да, — признался Джон. — На самом деле я приехал сюда из-за него. Нам с Гэсом надо еще кое в чем разобраться.
— Ну и как, скоро разберетесь?
— Не скоро. Он крепкий орешек.
Лили знала, о чем говорит Джон. Майда тоже была крепким орешком.
— Тебе было трудно поначалу?
— Да. Я почти ни с кем не мог общаться. Но после нескольких выпусков «Лейк ньюс» люди приняли меня. — Джон посмотрел на Лили. — У меня в редакции несколько писем, касающихся тебя.
Письма в редакцию? Упершись лбом в колени, Лили задрожала. Конечно, это неизбежно, особенно теперь, когда все узнали, что она вернулась.
Лили почувствовала, как тяжелый и теплый свитер Джона лег ей на плечи. Она возразила бы, но это тепло было так приятно… Укутавшись рукавами, она взглянула на гостя:
— Хорошие письма или плохие?
— В основном хорошие.
— В основном…
— Один из авторов обеспокоен тем, как бы пресса не начала снова рыскать вокруг, пронюхав, что ты здесь. Другие выражают разные чувства — от сдержанной лояльности до моральной поддержки. Хочешь, чтобы я опубликовал эти письма?
— Ты меня спрашиваешь?
— Да.
— А если я попрошу не делать этого — не станешь?
— Конечно. Решать тебе.
Она плотнее закуталась в свитер. От него пахло Джоном — свежестью и мужским телом. Лили улыбнулась без всякой причины.
— Это потому, что ты действительно такой хороший человек или просто хочешь произвести на меня впечатление?
— И то и другое. Я уже много лет так не ужинал.
— Ты имеешь в виду суп с хлебом? Едва ли это можно назвать ужином.
— Наваристая похлебка, вкуснейший кукурузный хлеб, мягкое вино, да еще в обществе прекрасной дамы. Нет, это самый настоящий праздничный ужин.
Лили чуть повернула голову… Лицо его было лишь слегка освещено, но она заметила улыбку. Это согрело ее. Да, он, похоже, умел очаровывать, но ей и это нравилось.
Вдруг откуда-то донесся незнакомый звук.
Лили подняла голову и прислушалась. Это был отдаленный, короткий вскрик. Потом еще один. Не гагары. Скорее чей-то визг. Человеческий смех?
— Что это? — прошептала она.
Джон усмехнулся:
— Это последняя суббота сентября.
— О Боже! До сих пор?
— Святая традиция Лейк-Генри.
В сентябре, в последнюю ночь с субботы на воскресенье, храбрецы-горожане отправлялись купаться в озере нагишом. Это происходило на отдаленном плесе, и участвовали в этих церемониях, как правило, тинэйджеры да молодые люди чуть старше двадцати. Между тем в эту пору бывало уже очень холодно.
Но никакие холода не могли остановить разгоряченных купальщиков. Столь же разгоряченной чувствовала себя и Лили. Сидя рядом с Джоном и думая об обнаженных людях, купающихся где-то в отдалении, она ощущала странную внутреннюю дрожь.
Джон подвинулся поближе.
— А ты когда-нибудь купалась так же?
Бедро его было лишь в нескольких дюймах от ее ноги. Лили покачала головой:
— А ты?
— О да. Каждый год с тех пор, как мне исполнилось одиннадцать. Именно так я впервые прикоснулся к женской груди.
Лили не удалось представить себе Джона подростком.
— Представляешь, — прошептал он, — ты в воде, среди всех этих рук, ног и тел, и никто не знает, кто до кого дотрагивается. Это словно воплощение самых смелых фантазий маленького хулигана.
— И чью же грудь ты трогал?
— Не знаю, но было очень приятно.
