Джоанна Троллоп - Чужие дети
— Я ничего не делала для этого, — сказала она. — Я делала это не для того, чтобы ранить кого-нибудь еще. Я делала это, потому что не могла справиться, потому не могла поступить иначе. — Она слышала, как Том вздохнул и сказала более твердым голосом:
— Ты не знаешь, что значит всегда быть такой для меня. Я не хотела катастрофы, никогда не хотела. Я боролась и боролась. Я пыталась не быть… — она замолчала, а потом добавила:
— Прости.
Наступила тишина. Она смотрела в сторону и видела ноги своего отца — слегка в отдалении, обрезанные столом до уровня бедер.
— Папа?
— Да, — сказал Том. Его голос был усталым.
— Это правда — то, что я рассказала о себе, о том, чего боюсь, что пыталась сделать.
— Да, — повторил отец.
Дейл сглотнула.
— Мне жаль, мне, правда, очень жаль.
Том снова глубоко вздохнул, и его ноги исчезли из ее видимости, он отошел в направлении окна, выходящего на улицу.
— Ох, Дейл…
Она медленно поднялась на колени и, держась за край стола, превозмогая себя, поднялась.
— Я не хотела разлучать тебя с Элизабет. Я просто не могла выносить…
— Пожалуйста, не говори об этом.
Дочь следила за ним. Отец стоял спиной к ней, спрятав руки в карманы.
— Папа?
— Да.
Она крепко держалась за край стола и испуганно прошептала:
— Не бросай меня.
Руфус сидел в кровати. Он был удивлен, но не сильно, не найдя Элизабет в доме, когда приехал. Отец объяснил, что она иногда должна задерживаться на работе и поэтому по пятницам садится на более поздний поезд. То, что удивило и не очень приятно, — это обнаружившаяся в доме Дейл. Сводная сестра была на кухне, где он предполагал найти Элизабет, в платье, которое выглядело неприятно. Она жарила сосиски. Дейл сказала, что эти сосиски — для него, причем сказала очень радостным голосом, словно Руфус должен был почувствовать себя довольным и польщенным. А потом сводная сестра поцеловала его, и запах ее духов он ощущал до сих пор, хотя тщательно вымыл лицо. После того, как мальчик съел сосиски, которые не были теми, которые он любил (слишком много пряностей и добавок), отец предложил сыграть с ним в шахматы. Папа вел себя весьма необычно, как-то слишком усердствовал. Они немного поиграли в шахматы, но ощущения, что все в порядке, не наступало. Потом Дейл пришла с важным видом и многозначительно заявила, что уходит теперь надолго, очень надолго.
Стало лучше, когда она ушла. Том налил стакан вина и дал Руфусу маленький глоток, а Бейзил устроился, неуклюже передвигаясь, на шахматной доске, сбросив все фигуры. Мальчик подавил зевок. Казалось, он не способен остановиться, продолжая зевать, как бывало иной раз в школьном классе. Том, спустя какое-то время, спросил, не отправиться ли Руфусу спать. Но, несмотря на свой главный принцип — не ложиться в кровать как можно дольше, — мальчик утвердительно кивнул и поднялся по лестнице, вымылся без напоминаний, воспользовавшись одной из зубных паст Дейл, и оставил тюбик незакрытым, желая досадить сводной сестре. Потом он забрался в постель, лег спиной к изголовью и удивлялся с унынием, которое обескураживало его, почему созерцание новых занавесок, красного ковра и письменного стола, кажется, не внушает ему прежнего удовольствия.
Казалось, прошла целая вечность, пока не появилась Элизабет. Он слышал, как хлопала входная дверь, а затем различил шепот голосов. Он представил, что отец забирает у Элизабет ее багаж и, возможно, ее пиджак, предлагает ей бокал вина или что-то еще. Они, вероятно, прошли на кухню и немного поговорили, пока отец принялся за приготовление ужина. Ведь он ничего не готовил, пока Руфус был внизу.
Потом шаги Элизабет раздадутся на лестнице, и она присядет на его кровать, и Руфус, наконец, сможет поговорить о том, что беспокоит его — о нахождении Дейл здесь, об творящемся в доме, о растерянном виде его отца. Он взял книгу, которую он оставил раньше на своем покрывале. Том не любил читать ему некоторые книги, не дающие никакой пользы уму. Но иногда, как думал Руфус, его ум не хочет получать никакой пользы, но только удовольствие, как маленький ребенок, которому не полагается беспокоиться ни по какому поводу.
— Привет, — сказала Элизабет.
Она стояла в дверях его комнаты, одетая в темно-синий костюм.
— Я не слышал тебя, — удивился Руфус.
— Возможно, это из-за мягкой подошвы обуви…
Мальчик посмотрел на ее ботинки. Они были такие невзрачные и, конечно, у них должна быть мягкая подошва. Элизабет подошла и присела на краешек его кровати. Она не поцеловала его, они вообще никогда не целовались, хотя Руфус иногда думал, что эта традиция когда-то будет нарушена.
— Мне жаль, что я опоздала.
— Я постоянно зевал, — сказал Руфус, — так что я подумал, что хочу спать. Но это не так.
На ней была белая блузка под костюмом и неизменная нитка жемчуга, которую она всегда носила. Как сказала Элизабет, это подарил ее отец. Микроскоп ее отца, подаренный Руфусу, стоял на его письменном столе в черном упаковочном мешке. Мальчик обещал взять его с собой в дом Мэтью, чтобы показать Рори.
— Как у тебя дела? — спросила Элизабет.
Руфус задумался. Обычно он говорил: «Отлично», — чтобы избежать последующих вопросов, но сегодня чувствовал, что вопросы будут кстати. Мальчик кивнул головой в сторону стены у себя за спиной.
— Дейл живет здесь.
— Я знаю.
Он вздохнул:
— Она должна быть моей сестрой?
— Боюсь, что да. Она — дочь твоего папы, так же как ты — его сын.
— Это как-то странно…
— Я знаю, — повторила Элизабет.
Руфус начал листать страницы своей книжки.
— Это надолго?
— Дейл будет здесь? Наверное, надолго. Я не думаю, что ей нравиться жить одной.
— И мне, — сказал Руфус с некоторым нажимом, — не нравиться жить с ней.
Он взглянул на Элизабет. Ее лицо было очень спокойным, словно она думала больше, чем говорила.
— Что ты собираешься есть на ужин?
— Не знаю…
— Папа ничего не готовит?
— Нет, — ответила Элизабет. — Он предложил, но я собираюсь зайти к своему отцу.
— Почему?
— Просто я не останусь здесь.
— Почему?
Элизабет опустила руки, сложенные в замок, на колени, и Руфус заметил, что она сжала пальцы так сильно, что кожа побелела, словно кости под ней собирались прорваться наружу.
— Руфус…
Он ждал. Он смотрел на закрытое капюшоном лицо Бэтмэна на одеяле.
— Руфус, я не хочу говорить тебе этого, я не хочу ранить тебя, не хочу ранить себя, твоего папу или кого-нибудь еще. Но боюсь, я не могу выйти замуж за твоего папу.
Мальчик сглотнул ком в горле. Он тут же вспомнил место, где регистрировали браки в прошлом году, регистраторшу с золотыми сережками-гвоздиками и портрет королевы.
