Алина Знаменская - Прогулка под луной
— Русские. Русская девушка с длинной косой. Как это по-итальянски? Волосы. Вот такие волосы.
И вдруг:
— Да, да. Дама и девушка. С ними мужчина. Бизнесмены из России. Закончили дела, заказали билеты на самолет…
Денис вылетел из гостиницы, впрыгнул в такси.
— В Милан. В аэропорт. Скорее!
Скорее так скорее. Итальянец-таксист мчал машину по самой длинной в мире улице, построенной еще римлянами. Машина летела вдоль моря, очерчивая горы с тоннелями, летела птицей, но Денису казалось, что они едва ползут и виа Аурелиа никогда не кончится.
В аэропорт он влетел как преследователь, одержимый единственной целью — догнать.
Заканчивалась посадка на рейс Милан — Москва.
Он бежал, натыкаясь на чемоданы, баулы, сумки.
На него оборачивались как на сумасшедшего. Он и сам считал себя сумасшедшим, ибо не знал, чего ждать от себя в следующую минуту. А в следующую минуту он увидел ее.
Она проходила паспортный контроль. Сейчас он четко видел профиль и прядь волос, прилипшую к щеке.
Маша! Ему казалось, что он кричит, но он только хрипло прошептал ее имя. Ноги приросли к мрамору пола.
Дама в лимонном пиджаке обернулась, они перебросились парой фраз, скрылись за «Толстым стеклом накопителя.
«Обернись! Обернись!» — заклинал он, сверля взглядом ее затылок. Он видел, как к дверям подъехал автобус.
Еще минута, и она исчезнет.
— Маша! — заорал он, прекрасно зная, что ей ничего не слышно. — Ма-а-ша!
Она обернулась. Скользнула рассеянным взглядом по стеклу, ни за что не зацепившись, отвернулась.
Денис пожирал глазами ее затылок.
И вдруг она замерла. Голова наклонилась как от удара, она развернулась всем корпусом и брызнула синевой глаз прямо ему в лицо. Денис задохнулся.
— Ма-ша!
Дама в желтом торопила ее. Их толкали пассажиры. Машины глаза наполнились изумлением и болью.
— Я — дурак! — орал Денис, тарабаня кулаком в толстое стекло. — Я — дурак, Маш! Я люблю тебя!
Она плакала. Она что-то говорила, Денис не мог слышать, и он жадно ловил движения ее губ.
Дама в желтом оглянулась на него и покрутила у виска. Мужчина в белом вернулся и схватил за руки обеих. Машу тянули к выходу.
— Как ты мог?! — читал Денис по ее губам. — Я тебя ненавижу! Как ты мог?
— Я люблю тебя! — кричал Денис, не отрывая глаз от ее заплаканного лица.
— Дурак! — повторяла она, поворачивая к нему искаженное болью лицо.
— Дурак, — повторял Зверев в бессильном отчаянии, провожая глазами сливовый автобус, увозящий пассажиров к самолету.
Глава 26
Маша долго ковыряла ключом дверь, прежде чем догадалась толкнуть ее. Квартира была не заперта. Этот факт успел несколько удивить девушку, но сразу же стерся следующим событием: из кухни выбежала Шейла и кинулась ее облизывать.
Маша бросила сумку и включила свет, боясь поверить очевидному: на полке для обуви пестрели Алькины босоножки!
Шейла крутилась и толкалась, не давая Маше сделать ни шагу.
— Шейла, поверь, я тоже счастлива тебя видеть, — пробормотала Маша. — Дай же мне проникнуть домой!
В комнате Софьи Наумовны работал телевизор. На кухне шумела вода.
— Эй, соседи, дома есть кто живой?
— Маша приехала! — Алька выскочила из своей комнаты с грацией обезьяны и повисла на своей старшей подруге. — Маша, Маша, я так соскучилась!
Алька втащила Машу в свою комнату и закружила на пустом пространстве.
— У меня бабушка есть, папина мама. Мы уже неделю в Москве! Мы с бабушкой на конкурс приехали. Каждый день репетируем. Вчера выступали, а завтра гала-концерт. Как здорово, что ты приехала, Маша! Мне тебя так не хватало…
На последней фразе Алька притихла и пытливо посмотрела Маше в лицо.
— Мне тоже, — призналась Маша, — мне тоже тебя не хватало, Алька!
Маша сгребла девочку в охапку. Софья Наумовна с Риммой Анатольевной смотрели сериал.
— Бабушка! Софья Наумовна! Маша приехала! Алька поскакала вокруг стола, а за ней — собака. Жен-шины оторвались от телевизора, засуетились.
Софья Наумовна поспешила собирать ужин. Маша и Римма Анатольевна стояли друг против друга, осторожно приглядываясь.
— Я, Машенька, о вас наслышана.
Маша кивнула, не зная, что сказать в ответ.
Дама подошла, как хозяйка — гостью, Машу за стол усадила, сама рядом, Алька по другую руку. Шейла в ногах улеглась.
К ужину была извлечена подарочная бутылка вина — сувенир из Италии. Поговорили о загранице. Скоро ли будет у нас тут, как у них там? Решили, что не скоро.
Старшие дамы разговорились. Маша улыбалась. Ногам стало горячо от вина, а голове — легко. Она видела, что мать Дениса хочет поболтать с ней, ей интересна женщина, с которой у ее сына что-то было.
Но Маша не знала, что сказать ей. Слишком больно отпечатались на сердце его неожиданное бегство, слова, выведенные на зеркале, и как снег на голову — встреча в Сан-Ремо. Нужно время, чтобы разобраться во всем этом. Нет никакого желания впускать в эту историю постороннего.
Маша вдруг почувствовала, что сейчас заплачет. Встала, открыла балкон и вышла в синие московские сумерки.
Быстро вытерла две непрошеные слезы, глубоко вдохнула теплый вечерний воздух.
Но одну ее надолго не оставили.
Римма Анатольевна вышла следом и прикрыла за собой балконную дверь.
— От детей и от собак нужно периодически отдыхать, — шепотом поведала она. — Эта ваша Шейла чрезвычайно общительна. Мне иногда кажется, что я скоро заговорю на собачьем.
Маша улыбнулась.
— Покурим? — Римма Анатольевна щелкнула зажигалкой.
Маша уже поняла, что не откажется.
Она взяла протянутую ей сигарету, закурила.
— Он вас обидел? — с места в карьер начала Римма Анатольевна.
— Он не верит мне, — отозвалась Маша. Сумерки сгустились. Маша не видела выражения лица собеседницы. Только два огонька сигарет мерцали рядом. Сигарета Риммы Анатольевны дернулась: женщина понимающе кивнула.
— Я ничего не понимаю! — вдруг прорвало Машу. — Я полюбила его, я сама призналась ему в этом. У нас все было хорошо. Я ничего не понимаю!
Сигарета Риммы Анатольевны кивала и кивала в ночи.
— Вы что-нибудь знаете? — заподозрила Маша. — Он так любил свою первую жену? Или он сломался на их разрыве? Объясните мне, пожалуйста!
Римма Анатольевна невесело усмехнулась:
— Беда в том, деточка, что я очень плохо знаю сына.
— ?!
— Да-да, не удивляйтесь. Так уж вышло. Однажды случается: ты просыпаешься утром и обнаруживаешь, что тебе за шестьдесят. Что ты — одна. С тобой уже нет мужчины, который тебе казался единственным. И ты признаешься себе, что неправильно прожила свою жизнь.
— Вы преувеличиваете!
