Энтон Дисклофани - Наездницы
Вчера мистер Холмс был грустен. Он сказал, что я быстро забуду это место. Но я и представить себе такое не могла.
От мистера Холмса пахло джином. «Можжевельник, – сообщил мне он. – Аромат вечнозеленых растений». Если бы мы поженились, на нашем свадебном портрете мы никому не показались бы необычной парой. Мистеру Холмсу был тридцать один год. Женщины часто выходят замуж за мужчин вдвое старше себя. Его волосы были густыми и блестящими. Эва говорила, что она готова жизнь отдать за такие волосы. Его спина была по-мальчишески прямой, а губы красными. Мой юный возраст выдавали походка, речь и неуверенные жесты. Но когда я стояла неподвижно, я выглядела старше.
Резкий звук. Я подскочила от неожиданности. У меня пересохло во рту.
– Ты что-то говорила, – сказала Доуси.
Она мыла пол под кроватью Мэри Эбботт.
– Правда? – Я встала и налила себе в стакан воды. – Что я говорила?
– Ерунду. Бессмысленные слова.
На мгновение я испугалась, что проболталась. Прошла неделя с тех пор, как я встретила на Площади Леону. Теперь мы избегали друг друга, как будто придя к какому-то соглашению. Я вспоминала все свои посещения Мастерса. Она не могла ничего знать. Я подумала об Эмми. Но Леона была не из тех, кто стал бы разговаривать со служанкой. Мне хотелось бы, чтобы между нами существовало взаимопонимание, чтобы она знала, что мне известно о Кинге и что мне ее жаль. Но Леона не нуждалась в моей жалости.
– Доуси, ты знакома с Эмми? Из Мастерса?
Она улыбнулась, вернее, усмехнулась. Я хотела повторить свой вопрос, но она меня опередила:
– Она моя сестра.
Доуси обернулась ко мне и впервые посмотрела мне в глаза. Ее «ленивый» глаз метался из стороны в сторону.
– Я не знала.
Она снова принялась за работу.
– Я не знала, – повторила я.
Мне следовало догадаться. Я наблюдала за тем, как Доуси проводит тряпкой по письменному столу, осторожно обходя резные украшения (она все делала тщательно и быстро), и внезапно поняла, что они о нас говорят.
– Но у тебя русые волосы. – Я помолчала. – Вы с ней не похожи.
И это действительно было так: Эмми была хорошенькой, а Доуси – нет.
– Ты похожа на свою сестру? – поинтересовалась она.
– У меня нет сестры.
– Ни одной? – удивленно спросила Доуси.
Я покачала головой.
– У меня есть брат. И мы с ним похожи. Мы близнецы.
– Брат-близнец? – Я впервые слышала, чтобы она что-то произносила таким довольным тоном. – Как это?
Я улыбнулась.
– Мы вместе с рождения, – ответила я. – Это как будто в мире есть еще одна ты.
– Я не уверена, что мне этого хотелось бы.
– Это не зависит от того, хочешь ты этого или нет. Это просто… так есть.
Доуси молчала. Я наблюдала за ее «ленивым» глазом. «Интересно, можно ли это исправить? – думала я. – Может, есть какие-нибудь корректирующие методы? Или это на всю жизнь? Интересно, что она видит? Кажется ли ей мое лицо неподвижным или оно мечется так же, как и ее глаз?» Но, конечно, Доуси никогда не вылечит свой глаз, даже если это в принципе возможно.
Я вдруг осознала, что откровенно разглядываю ее.
– Сколько у тебя братьев и сестер? – спросила я.
– Двенадцать, – ответила она и повторила: – Двенадцать.
Я была потрясена. Я не смогла бы назвать даже двенадцать родственников. Включая семью Джорджи и моих близких, у меня их было только семь.
Доуси улыбнулась моему изумлению.
– Чем же они занимаются? – спросила я.
– Чем они занимаются? – эхом отозвалась она.
Доуси пожала плечами, и я поняла, каким порочным кажется Эмми и Доуси конный лагерь Йонахлосси. Отец Мэри Эбботт, проповедник, написал дочери о двух маленьких мальчиках, которые жили недалеко отсюда, в горах. Они умерли оттого, что поели ядовитых ягод. Все остальные девочки подумали, что мальчики просто не знали о том, что ягоды ядовитые, но, разумеется, им это было известно. Живя во Флориде, я абсолютно точно знала, какие ягоды можно есть, а какие отправят меня прямиком на тот свет. И, конечно же, эти мальчики проводили в лесу столько же времени, сколько и я, если не больше. Они съели их, потому что умирали от голода. Мне хотелось попросить у Доуси прощения, но за что? За ее невезение, злую судьбу?
Тем временем она наклонилась и засунула туго скатанную тряпку под стол. Мне показалось, что она медлит. Я помогала маме делать уборку, и мне была знакома безысходность, порожденная тщетностью этого занятия. Это была энтропия замкнутой системы, как объяснил мне однажды отец, подбросив монетку.
– Тебе нравится заниматься уборкой?
Доуси засмеялась. Это был дурацкий вопрос. Мама любила убирать, приводить в порядок окружающий ее мир. Но мир, окружающий Доуси, ей не принадлежал. Он принадлежал нам. Я отвернулась, чтобы обуть ботинки и выйти, но тут она заговорила:
– Я отношусь к этому нормально.
Но она лгала, и мы обе это знали.
Сегодня он был грустным и сидел, чуть ли не трагически глядя в бокал с джином. Его рубашка была застегнута криво, и, хотя мистер Холмс был трезв, такая деталь придавала ему игривый вид.
– Пойдем в лес.
Я встала, и мистер Холмс пошел за мной. Я знала, что так и будет, потому что он находился в пассивном состоянии.
Я немного волновалась, проходя через комнаты, которые видела впервые, – через столовую в гостиную с выходящими на крыльцо застекленными дверями. Возле окна стоял стол, уставленный бутылками с узкими горлышками. Я подошла к нему. Это было удивительное зрелище – в бутылках, подобно моделям кораблей, росли различные экзотические растения, которых я никогда в жизни не видела.
– Это все Бет. – Мистер Холмс остановился у меня за спиной. Я вспомнила, что миссис Холмс любит возиться в саду. Он взял одну из бутылок в руки. – Она заказывает семена по почте.
Я знала, сколько внимания требуют эти растения: особые инструменты, тщательный уход. Я не думала, что миссис Холмс способна на такое волшебство.
Задняя веранда явно предназначалась для приема гостей – в углу имелся бар, а перед ним сгрудились несколько столиков, окруженных стульями. Я представила себе, как отцы учениц выходят сюда вместе с мистером Холмсом, чтобы полюбоваться видом и поговорить. О чем? О предназначении этой школы. О цели и содержании образовательных программ для женщин. О том, о чем никогда не говорим мы, девочки.
Я больше не хотела находиться там, куда приходили отцы, чтобы поговорить с мистером Холмсом о своих дочерях.
– Пойдем в лес, – повторила я.
– У меня ужасно болит голова.
– Свежий воздух поможет, – сказала я.
Он открыл сетчатую дверь, выходящую в раскинувшийся сразу за верандой лес. Земля была каменистой, но это было даже хорошо, потому что мистеру Холмсу пришлось бы предложить мне руку, а сегодня он, похоже, избегал ко мне прикасаться.
