Татьяна Дубровина - Испить до дна
— Полетели, птички. Полетели... — сменила ритм мама. — В круг... Из круга... Машем кисточками...
Малыши побежали друг за дружкой, попеременно помахивая поднятыми руками.
Мама хлопнула в ладоши.
— Встали. Подравнялись. Пятки вместе, носочки врозь... Врозь носочки, Катя. Пятая позиция. Поем вместе «Слоника».
— Такой большой слоненок...
— Такой большой слоненок... — нестройным хором затянула ребятня.
Они вытянули вперед ручки.
— И хобот очень длинный...
— Носок-пятка, раз-два-три... — Высокий мамин голос перекрывал слабые голосишки.
Алена поморщилась и засмеялась. Эти хрупкие создания устроили такой топот, словно на самом деле здесь прошло стадо слонов.
Мама заметила ее и махнула, чтоб Алена подождала в холле.
Через несколько минут к ожидающим родителям высыпала разгоряченная орущая толпа.
— Что же ты, Оля, носочек не тянешь? — волновалась мама крошечной белокурой девочки. — Я же слышу, тебе все время замечания делают.
— А он у меня не тянется!
Девочка вертелась и приплясывала, мешая надевать на нее теплый свитер.
Мама осталась в зале. Она села на низкий стульчик, устало вытянув по-девичьи стройные ноги.
— Смешные, — улыбнулась Алена, плотно прикрыв за собой дверь.
— Из всей группы только парочка перспективных, — поморщилась мама. — Но мы теперь всех принимаем... Хозрасчет...
— Ты хотела меня видеть?
Мама вскинула на Алену глаза и с обидой спросила:
— А ты как думаешь?
— Полагаю, тебе все равно...
— Не ершись. — Она полезла в сумочку и достала кошелек. — Я знаю про крышу. Вот, собрала немного...
— Мне не нужно, — заявила Алена.
Мамина рука дрогнула.
— Алена, это все-таки дом моего отца, — тихо сказала она.
— Мама, правда, я уже собрала...
Алена села рядышком, и мама тут же обхватила ее за плечи и прижала к себе.
— Что у тебя случилось?
— А что?
— Ты досрочно завершила дачный сезон... — Мама выдавила вымученную улыбку.
— Когда-то все надоедает... — как можно безразличнее протянула Алена.
Она старалась избегать пристального маминого взгляда.
— Ну, если надоело... может, продашь дачу? — осторожно спросила мама.
И с облегчением увидела, как в Алениных глазах вспыхнуло неподдельное негодование.
— Ты что?! Никогда!
Если им тесно на этом клочке земли, то пусть уходит тот, кто пришел последним!
— И все-таки... почему не домой?
— Вам без меня просторнее, — буркнула Алена. — Бабушка не бурчит, что вся квартира провоняла.
— Но мы же одна семья, — горько вздохнула мама. — У нас никогда не было так, чтобы кто-то отделялся...
Алена кивнула:
— Конечно. Ты положила этому начало.
— Не я...
— Ну он. Какая разница? Ему не нравится наш род... Зачем же он тогда на тебе женился?
— Ну женятся не на фамилии, — чуть улыбнулась мама. — Вот выйдешь замуж — поймешь.
— Я никогда не выйду замуж! — воскликнула Алена. — Мне и одной очень даже здорово!
Жемчуга — к слезам... Они сами — словно чьи-то застывшие слезы, эти крупные, тускло мерцающие в свете лампы, чуть розоватые жемчужины.
Слезы русалочки, потерявшей своего принца...
Алена медленно перебирала их одну за другой, как четки, запустив пальцы в обитый темно-вишневым бархатом ларец с ее фамильным гербом.
Вот одна слезинка-жемчужинка скатилась из-под них, вот другая...
Это стало каким-то ежедневным ритуалом, необходимым, чтобы успокоиться...
Длинная нитка бус... Нитка памяти...
Эта бусина — его взгляд...
Эта — его улыбка...
Эта — их первая ночь...
Капля за каплей... Одна за другой...
Они утекают сквозь пальцы...
Вот уже последняя ночь, последний поцелуй, последние гневные слова...
Какая короткая нитка... Слишком короткая... Оборвавшаяся внезапно...
С нею вместе кончилось лето. И бесконечно длится осень.
Осенью созревает виноград... Его крупные янтарные ягоды тоже сродни огромным тусклым жемчужинам...
Такие аппетитные гроздья, как настоящие... Но это подделка, обман, всего—навсего стекляшка...
И все обман. Все оказалось понарошку.
Виноград... вино... вина...
В чем ее вина?
Алена закрыла шкатулку, выключила лампу и легла в постель. Уставилась в темноту широко раскрытыми глазами.
Вот если бы уснуть и не проснуться... Так трудно каждый день жить с сознанием того, что все кончено и больше не повторится...
Не войдешь в одну реку дважды...
Так уже было много лет назад, когда она узнала, что Алика больше нет. Тогда она тоже чувствовала, что умирает в одиночестве.
Но Алика вообще не было. На земле. В мире. А Алексей продолжал жить и здравствовать, но только без нее.
И для него лето все еще продолжалось. Ему светило жаркое экваториальное солнце. Он блаженно погружался в теплые океанские волны...
И наверняка опять доставал со дна морского крупные раковины...
И собирал новые жемчуга. И нанизывал новую нитку...
Но уже не для нее...
Тихий шелест дождя за окном, как шепот волн...
Они мягко покачивают Аленино тело... А небо надвигается все ниже и ниже, будто стремится слиться с морской гладью...
Тяжелые тучи нависли над самым лицом, серые, без единого просвета...
А море ярко-синее... Как глаза Алексея...
Нет, они у него серые, как тучи... Как камень, застывший в Алениной груди вместо сердца...
Огромная серо-синяя сфера вокруг нее. И Алена в центре — крошечная точка.
А скоро и она растворится, распадется на мельчайшие частички, останется на поверхности тонкой шапочкой пены...
«Афродита... Венера, рожденная из пены морской...»
Чей это голос? Такой знакомый... Хочется его слушать еще и еще... Но он молчит.
— Говори! Ну! Я жду... — шепчет она.
Но в ответ лишь волны бормочут:
— Тш-ш...
И они накрывают ее с головой...
Вот и хорошо... Покой... Ничего больше ей не надо...
Пусть уснет память.
Но чьи-то руки тянут ее вверх, поднимают в воздух...
И она несется сквозь тучи, протыкает их насквозь и вырывается в ослепительный белый простор.
Там нет ничего. И ее тоже больше нет.
Не существует тела. Душа отлетела от него, грешного и страстного...
И надо бы радоваться, что земные тяготы, боли и обиды остались позади... Но радости нет.
Печаль. Меркнет яркое сияние, туманится дождем... Или это слезы?
Но если нет тела, кто же тогда плачет?
Как одиноко...
Глава 3
ИЗ ДАЛЬНИХ СТРАНСТВИЙ ВОРОТЯСЬ...
Что он крадется, как вор? Он вполне имеет право приехать сюда. Это его дом!
