Мария Ветрова - Криминалистка
— В общем, все это уже почти не имеет значения, поскольку в данный момент ГБР с Петровки во исправление моей глупости выехала по адресу Марана…
— Это под каким же соусом?! — Володя все еще пытался брыкаться.
— Не волнуйся за них, ладно? — покачала я головой. — Лучше волнуйся за нас… В отличие от нас, они сумели еще утром привезти в ЗАГС нужную тетку и раздобыть бумаги. Словом, работали ребята, пока мы тут с вами хлестали шампанское. Кое-какие улики по неопознанному маньяку у них за год насобирались, в итоге все совпало…
Катя тихо ахнула, и в комнате повисла тишина, которую нарушил Володя.
— Грифелева работа! — констатировал он очевидный факт. — Это он им все перестукал после вашего доклада… Экий сукин сын!
— И правильно сделал, хотя по части характеристики ты прав… Но и он тоже прав, куда правее нас с вами… Дела о маньяках исключают любую самодеятельность!.. Еще одну новость хотите?
Ребятки молча уставились на меня с довольно-таки обреченным видом.
И я продолжила:
— Покойного мужа Лидии Ивановны и, соответственно, отца доктора звали Иваном Константиновичем Мараном, и вот он-то, в отличие от сына, на учете в психушке состоял… Хотя умер действительно так, как она рассказывала — в аэропорту, от внезапной остановки сердца, а не от диагноза «маниакально-депрессивный психоз», выставленного ему в свое время психиатрами… Пожалуй, все.
— Хватило бы и половины, — вздохнул Володя. — У этих ребяток с Петровки, как всегда, масса возможностей по сравнению с нами… Будем надеяться, что…
На что собирался надеяться Володя, узнать нам с Катькой так и не довелось.
Телефон зазвонил снова, по ту сторону провода был Петраков:
— Светлана Петровна, я подумал, что это важно… Полтора часа назад Маран поехал к матери, только что мне доложили наши опера…
— Черт! — сказала я. — Черт, черт, черт!.. Раньше, сразу, не могли?
— Телефона под рукой не оказалось… — пробормотал Петраков, но я уже вскочила на ноги, одновременно бросив трубку:
— Володя, быстро собирайся, едем к ней! Срочно!.. Григорьев там?
— Там!.. Ты — дома! — рявкнул он медвежьим басом, увидев, как встрепенулась Катька.
— Нет!
— Да! — поддержала я его, на ходу застегивая сапоги и набирая номер «трубы» своего знакомца с Петровки по своей «сотке». Вальяжный голос с хорошим аглицким произношением равнодушно констатировал, что в настоящее время абонент недоступен… Чего и следовало ожидать.
…Мне кажется, в тот вечер Володя, сидя за рулем моего «Москвича», побил все свои личные рекорды вождения, и без того достаточно высокие. Подъезда Лидии Ивановны мы достигли за 55 минут 30 секунд ровно… Еще одна минута понадобилась Григорьеву для того, чтобы вскрыть дверь подъезда. Еще сорок секунд мы ждали лифт и поднимались наверх…
— Если не откроет… — начал было Григорьев и умолк, сообразив, что я поняла его прекрасно: опер брался открыть дверь своей противозаконной отмычкой… Похоже, в нем погиб талантливый «медвежатник»…
Но она открыла почти сразу, словно ждала нас давно и с нетерпением…
Пистолет, вытащенный на всякий случай Григорьевым, она тоже увидала сразу и… В первое мгновение я подумала, что Лидия Ивановна все-таки помешалась от горя. Потому что, увидев «игрушку», она слабо улыбнулась, загораживая нам проход в комнату своей грузной фигурой, затянутой в черное платье, приложила палец к губам и покачала головой… А потом произнесла шепотом:
— Тсс… Не надо… Это, — она кивнула на пистолет, — не понадобится…
И отступила с дороги, пропуская нас в комнату.
Вошла туда я одна, оставив с Коломийцевой оперативников, не спускавших с нее глаз, хотя Володя собирался войти первым — очевидно, опасаясь подвоха, опасности, которая могла меня там подстерегать… В очередной раз доверяясь своей интуиции, я резко опередила его, одновременно оттолкнув в глубь прихожей. Никакой опасности больше не было, не только для меня — вообще ни для кого не был больше опасен тихий, доброжелательный весельчак Алексей Иванович Маран…
Неяркий свет, льющийся от настенного бра, укрепленного в изголовье просторной, аккуратно застеленной софы, тонул в углах комнаты, становясь полумраком. Но при этом четко высвечивал лицо доктора, выглядевшего глубоко уснувшим от усталости человеком… С огромным трудом я оторвала свой взгляд от этого необыкновенно спокойного, даже счастливого лица и перевела его вниз, на ковер: пустой шприц и три разбитые ампулы валялись тут же, рядом с постелью, почти касаясь немного съехавшего на пол угла одеяла…
— Господи… — выдохнул за моей спиной Григорьев, и я, стряхивая состояние ирреальности этой страшной, неправдоподобной почти картины, обернулась.
Все, включая Лидию Ивановну, стояли на пороге комнаты — за моей спиной. На мужчин я не смотрела, а лицо Коломийцевой по-прежнему было спокойным, как у сына, и… тоже почти счастливым, хотя и очень-очень бледным… С непередаваемой нежностью, абсолютно бесслезно старая женщина смотрела на убитого — совсем не так, как смотрят на дорогих сердцу мертвых, а так, как смотрят на детей, совершивших серьезный проступок, затем наказанных по всей строгости, в долгожданную минуту прощения… Мне стало холодно — вопреки тому, что в комнате было душно, вопреки дубленке, которую я так и не сняла…
— Он ничего не почувствовал, — вдруг сказала она тихо, — совсем ничего… У меня, знаете ли, есть очень сильное снотворное, американское… Я и подмешала ему в чай… И только потом… Уколы я еще из-за его отца смолоду научилась делать. Ему… ему они требовались дважды в год, по весне и по осени. Из-за обострений. Вот и научилась… А тюрьмы Алешенька бы не выдержал… Нет, не выдержал!
Она тихо вздохнула, а я, наконец, нашла в себе силы достать «сотку» и набрать номер, который на этот раз не был заблокирован.
— Мы у Коломийцевой, — коротко бросила я. — Оба здесь… Нет, ГБР не понадобится, вызывай следственную группу и всю экспертную, включая фотографа.
— Здорово! — с непередаваемым сарказмом ответили мне с той стороны и отключились.
Я посмотрела на часы: минут сорок, а то и час у нас был, я имею в виду — до приезда ребят с Петровки.
— Все — на кухню, — коротко распорядился Володя и взял Лидию Ивановну под руку.
— Не беспокойтесь, — все так же тихо и мягко сказала она. — Над собой я ничего не сделаю. Мне теперь годы и годы понадобятся, чтобы Алексашины грехи отмолить… Кто ж, кроме меня, его душу у Бога вымолит?..
Кухня здесь оказалась огромная, вполне хватило бы на многонаселенную коммуналку. И мы расположились как можно дальше от круглого старомодного стола, покрытого белой скатертью, на которой стояла ваза с дорогими конфетами, хрустальная сахарница и две пустые чашки…
