Первозданная (СИ) - "De Ojos Verdes"

Взволнованный мужчина подчиняется, но не отходит. Приближает свое лицо и останавливается в сантиметре от моего. И словно со стороны, будто я вовсе не здесь, слышу неестественный, насквозь охрипший и надломленный голос:

— Ты хочешь меня наказать? Скажи. Скажи это, кобра, обвини в том, что не смог уберечь тебя.

Я зажмурилась, отказываясь всматриваться в наполненный терзаниями взор.

— Ведь когда думаю о том, каково тебе было там одной… В неизвестности… И что он мог…

— Замолчи! — вновь закричала, когда Тор коснулся моей открытой раны, будто прижигая ее. — Не надо…

Крупные слезы катились по щекам, поток рыданий был чудовищным, отчего дышать стало нечем. Я испуганно оттолкнула его, отдаляясь на пару метров. В смятении схватилась за горло, опасаясь действительно задохнуться.

— Это неправда… — произношу, словно в бреду, — я тебя не обвиняю. Никого не обвиняю…кроме себя. Тор, — поднимаю глаза на него, не прекращая плакать. — Пойми же, наконец, ты мне ничего не должен. Просто уходи, я не держу зла. Не надо жалости, этих слов любви и всего остального. Ты не должен…

Мужчина болезненно дернулся. Но взгляд стал жестче, и он уверенно проговорил:

— Должен. Я хочу…

— А я не хочу! — очередной пронзительный вопль. — Не хочу больше!

Мои руки тряслись, тело дрожало, я медленно и верно сходила на нет.

Еще чуть-чуть — мой фитиль закончится, и я потухну.

— Почему?

Его вопрос звучит странно. Для меня.

— Ты никак не хочешь понять, что с тобой я это обсуждать не буду?

— А с кем, Сат?

— Не знаю! Только не с тобой. И… Ни с кем.

Это заявление явно задело Адонца.

— Хорошо, я тебя понял. Конечно, надо будет переварить тот факт, что ты не хочешь открыться именно мне. Но если это твое желание… — он тяжело вздохнул и потерянно потер лоб, — после праздников, как я говорил, к тебе придет специалист. И ты, — с нажимом, даже угрожающе, — не сможешь прогнать его. А если попробуешь…самолично приеду и привяжу, ломая сопротивление.

— Думаешь, меня это проймет? — спрашиваю, притихнув.

— Очень на это надеюсь. Я пойду до конца…

— Зря… — устало вздыхаю.

Ощущение, будто гребла сутки напролет. Намеревалась переплыть узкую речку, но, обернувшись, поняла, что это самый настоящий океан. Задача оказалась непосильной, и я сдалась.

— Это ничего не изменит. Надеюсь, ты все же это поймешь. И заживешь своей обыденной жизнью. Оставив меня в покое.

Торгом опешил. Нахмурившись, немного подался вперед. Но не сделал шага. В полумраке комнаты я вдруг с удивлением заметила, как блеснули серебряные нити на его виске. Разве они там были раньше?

— Сат, я люблю тебя, — проговаривает медленно, пытаясь достучаться. — Я не хочу оставлять тебя в покое. Даже не мечтай. Что ж, если это проверка или испытание на терпение, я готов подождать.

А я…ничего не чувствую. Долгожданные признания ухают в пустоту внутри меня. Точнее — падают ничком. Исчезают, будто и вовсе их не было.

Я не верю.

Видимо, что-то в моем взгляде заставляет Адонца догадаться об этом.

— Хочешь, чтобы я ушел?

Молчу.

— Ты уверена? По-настоящему уверена в своем решении?

Отворачиваюсь.

— Тор, — зову, услышав, как он делает шаг в сторону двери. — Это пройдет. Твоя совесть успокоится, и ты вздохнешь с облегчением спустя время. Но больше не приходи. День тридцать третий. Он же заключительный. Весьма символично, не находишь?

«Береги себя», — шепчу безмолвно вдогонку.

Дверь закрывается.

Хотя бы ты береги себя.

Потому что я себя не сберегла…

Рука тянется к стакану с водой у кровати. Отпиваю немного и верчу его в ладони, наблюдаю за играми света на стеклянной поверхности.

Через секунду безбожно громкий звук рассекает пространство. Брешь в сломанном окне впускает порыв ветра, который совсем не по-доброму треплет мои волосы.

И я кричу. Мучительно надрываясь. Сгорая. Заканчиваясь.

Сметаю какие-то предметы с поверхности комода, переворачиваю стулья, скидываю покрывало.

Не может быть вокруг меня такого явного порядка, когда внутри царит хаос, и адово пекло пожирает остатки прежней Сатэ.

Сползаю с кресла и ложусь на пол у стола. Закрываю глаза и рыдаю. Боли больше нет. Все хуже. Тотальное безразличие. Особенно теперь, когда я окончательно распрощалась со своим прошлым…

— Ты лежишь на осколках.

Плевать я хотела…

— Я помогу тебе.

Почему-то совсем не сопротивляюсь, когда испещренная морщинами женская ладонь ложится на мой локоть.

— Ни к чему эти лишние порезы. Твоя мать приезжает через несколько дней.

Сейчас я равнодушна и к этому заявлению.

Пусть и совместными усилиями, но с большим трудом, я была перемещена в кресло. Элеонора Эдуардовна, тяжело дыша, присела на край кровати. В глаза мне бросился неестественно серый цвет ее лица. Даже косметика не скрывала его. Она была прекрасно одета и накрашена соответственно. Новый год, в конце концов. Хотя…не могу не признать, что эта женщина всегда утонченна и элегантна.

Наши взгляды скрещиваются.

— Что творится в твоей прелестной голове?

Впервые в ее тоне я слышу несвойственную нежность. В иной раз это удивило бы, вызвало бы шквал эмоций… Но все равно. Этой дыре внутри все равно.

— Когда мама приедет, расскажите ей правду. Я устала притворяться, что ничего не произошло. Рано или поздно она узнает. А я больше не могу.

— Может, тогда сама ей расскажешь? Ведь любая мать затем кинется к ребенку, истерично выясняя подробности…

— Рассказать матери, что меня изнасиловали? Самой рассказать? Описать, как это происходило во всех подробностях? — усмехаюсь бесцветно. — Думаете, это будет правильнее?

Ответа не последовало. Женщина надолго замолчала, внимательно вглядываясь в меня. Казалось, она хочет что-то сказать, но не решается.

Спустя какое-то время, приподнявшись, тихо произнесла:

— Тебя отведут в другую комнату. Отдохни. Потом мы поговорим.

И, слегка пошатываясь, вышла, оставила меня наедине с собой.

Теперь это моя бессменная компания.

Я и мои черно-белые мысли.

Глава 38

«Руины способствуют возрождению». Л. Гилберт «Ешь, молись, люби»

Даже с такой расшатанной психикой в моем помутневшем сознании лишенный праздничной суеты дом вызывал подозрения. Здесь жила семья моего родного дяди, которого я видела от силы два раза, вместе с почтенной матроной. И последняя, как мне известно, любила светские рауты, что было продемонстрировано и в Новогоднюю ночь.

Но уже вторые сутки стояла тишина. Да и она ко мне не заходила.

Мне действительно выделили другую комнату, окна которой выходили во двор. Мрачный лес исчез. И теперь я могла наблюдать, как плещется вода в изящном маленьком фонтане, чуть поодаль от которого стояла вооруженная охрана.

Такое я видела только в фильмах, и мне совсем не хотелось думать о том, какие несметные богатства заставляют обитателей этого роскошного особняка бояться за свою безопасность. Неужели моя мама действительно была частью их жизни? Ходила или ездила в школу в устрашающем сопровождении? И если бы осталась здесь в студенческие годы, смогла бы обрести ту свободу, что они разделяют с отцом больше тридцати лет?..

Странно, но я не испытывала ни малейшей зависти. Одна мысль о том, что меня могут угнетать и диктовать правила, приводила в ступор. Как можно так существовать? Наверное, именно поэтому мои родители были лояльны настолько, насколько это возможно в стремлении воспитать достойного ребенка.

Стук в дверь застает врасплох, ведь к хорошему быстро привыкаешь, а я уже два дня предоставлена сама себе. Незваный гость, так и не дождавшись моего ответа, вошел спустя секунд десять.

— Можно?

Я окинула его безразличным взглядом. Какая разница, что я отвечу, он уже здесь.

— Я не потревожу…надеюсь… — мнется немного у порога, затем широкими шагами рассекает комнату, присаживаясь на банкетку. — Всегда мечтал завалиться к сестре и швырнуть в нее подушку, ожидая незамедлительной расправы. Это должно быть весело. У вас так и было?