Простить и поверить (СИ) - Эн Вера
Конечно, надо было смолчать, сделав вид, что его эта история вообще не касается. Но что поделаешь, если Ленкина безопасность значила для него больше всех автосервисов вместе взятых и Дима должен был ее защитить? А Дуденко понимал лишь силу и лишь с ней считался.
Черемуха потом вставила Диме по первое число, напоминая о его же недавнем обещании не рисковать и не подставляться, но во взгляде ее слишком явно проскальзывала благодарность и забавная гордость, и Дима куда сильнее ощущал себя польщенным, нежели виноватым.
Вот с того самого дня, собственно, Дуденко и встречал его каждое утро в переменку с опаской и чувствительной неприязнью. Очевидно, ждал возможности отомстить. А сейчас думал, что такой момент настал, вот и ухмылялся мерзко и злорадно. Не знал, убогий, что их ночной саботаж был известен Диме еще вчера и что ночью они с Киром сделали все, чтобы стереть эту самую ухмылку с Дуденковской физиономии. Впрочем, пусть пока позубоскалит: в тюрьме будет явно не до этого. А Дима наконец раздобыл доказательства, чтобы отправить сменщика и его сотоварищей за решетку надолго.
С этими вестями, отведя полусонного Кирюху в школьный лагерь, он и пришел сегодня на работу, рассчитывая обрадовать Лену. Предупреждать ее вчера о своих планах он не стал: слишком хорошо знал ее отчаянное безрассудство и несдержанность, которые в стремлении оградить от неприятностей отца могли запороть гениальный Димин план. В нем помощником был исключительно трезвый расчет, которым сам Дима никогда не славился, но которым был переполнен его не по возрасту мудрый сын, а потому именно его Дима и взял сегодня ночью в помощники – и ни разу об этом не пожалел.
– Выдыхай, выдыхай, – посоветовал Дима Дуденко вместо приветствия. – Или что: нос все еще не заработал?
Ответа слушать не стал: просто прошел мимо и через ступеньку поднялся в директорский кабинет. До каких-то спазмов в груди хотелось поцеловать Черемуху, и Дима не мог ждать ни одного лишнего мгновения. И даже совершенно явно расстроенное выражение Ленкиного лица не остановило: он спросит о причине чуть позже. Через пару минут. Когда ее мягкие сладкие губы в очередной раз захватят его в плен и дадут хоть недолгую надежду на придуманное им общее будущее.
Потому что сегодняшние Димины новости освобождали Черемуху от взятого на себя долга и открывали перед ней шлагбаум на дороге обратно в Москву.
– Не хмурься, Лен, тебе не идет, – по-идиотски попросил он и улыбнулся, как всегда от ее близости забывая все проблемы и желая только и ее избавить от переживаний. – Скажи, кто обидел, я разберусь.
Она немедля, как и положено, мотнула головой, не разрешая ему «разбираться», однако тоже не удержала улыбку и еще раз нежно его поцеловала.
– Никто не обидел, Дим, – проговорила она. – Просто тут такое дело: я с утра сегодня хотела ночную запись посмотреть, а на экране только рябь. Вот и не знаю: сама по себе камера сломалась или ей кто-то в этом помог? Уже час сижу как на иголках: Дуденко от стойки не отходит, и я не могу глянуть, на месте ли камера или, может, нет ее уже. Как думаешь, Дим, могли они узнать, что мы ее установили? Мы же место так тщательно выбирали…
Все в ее тоне и словах свидетельствовало о том, что Лена хочет услышать опровержение своим подозрениям и призывает Диму в помощники. Однако в этом плане ему было нечем ее порадовать.
– Радик ее нашел, Лен, – подтвердил худшие ее опасения Дима. – Не ночью, раньше еще. Есть такое приборы, которые определяют наличие камер в помещении, а мы с тобой, видимо, все же не сумели провести этих хмырей и заставить их поверить в нашу тупоголовость. Мне Михаил вчера позвонил, рассказал об этом…
– Вчера?! – выпрыгнула, будто обжегшись, из его объятий Лена и вперилась взглядом. – И ты меня только сейчас об этом в известность ставишь?!
Дима чуть поморщился: следовало ожидать, что Ленка все примет на свой счет и начнет возмущаться прежде, чем выслушает.
И это она еще не знала, что Дима лишил ее возможности поучаствовать в ночном шоу.
– Лен, слушай… – начал было он, но раздавшаяся из кармана джинсов мелодия заставила чуть притормозить с объяснениями. Чем Лена незамедлительно воспользовалась.
– А если они этой ночью?! – продолжила сыпать предположениями она, не подозревая, насколько близка к истине. – До этого же камера работала, а именно сегодня!.. Милосердов, правда, не предупреждал о ночных работах, но я так и представляю, как он появится сейчас со своими бумагами и мерзкой улыбочкой и начнет извиняться за то, что запамятовал сообщить о них мне, потому что все случилось так неожиданно, а отработать надо было быстро!.. Дим, а Михаил – что он еще сказал? Почему именно вчера позвонил?..
Дима слушал ее вполуха, ожидая окончания звонка, если тот был от очередного спамера. Но мелодия, поставленная на незнакомые контакты, продолжала играть, и пришлось прервать Черемуху, чтобы ответить.
– Лен, извини, вдруг из Кирюхиного лагеря?
Она осеклась после разгона с видимым трудом, но все же кивнула и даже немного напряглась, словно тоже встревожилась. Впрочем, сомневаться в ее добром отношении к Кириллу не приходилось. Позавчера после Лениного ухода они с сыном долго и продуктивно разговаривали по душам, избавившись наконец от всех своих тайн и узнав друг про друга так много нового, что впору было поражаться былой собственной слепоте и благодарить Черемуху за то, что дала им шанс правильно понять друг друга.
Дима начистоту рассказал про свой давний спор на Ленку и про то, чего им обоим он в итоге стоил. В те минуты он не думал, как отнесется к подобной отцовской подлости малолетний сын, но очень хотел, чтобы Кирилл оценил и Ленино благородство, и ее смелость, и ее совершенно потрясающее великодушие. Ему было важно, чтобы Кирилл понял, что Ленка на самом деле за человек и почему сам он так к ней прикипел.
Кир, как всегда, очень по-взрослому отнесся к его исповеди, заявив, что рад отцовскому взрослению и осознанию им собственных глупостей и лелеет надежду, что подобное больше не придет ему в голову. А потом размотал неожиданно свой шарф и крепко обнял Диму за шею.
– Папка, ты лучше всех на свете! – заявил, повергнув Диму в изумление, он. – И я больше никогда не буду в тебе сомневаться. Обещаю!
Такое признание, разумеется, тоже требовало разъяснений, и Кирюхе пришлось открывать свой страх стать для Димы обузой и чересчур долгое одиночество, которое оказалось ему не по зубам. Они оба слишком сильно заботились друг о друге, скрывая собственные проблемы, не желая обременять ими близкого человека, делая вид, что все хорошо, а в итоге только зарывались, не чувствуя поддержки и ощущая себя никому не нужными.
И лишь Черемуха своим появлением в их жизнях разбила этот замкнутый круг и дала им возможность обрести друг друга.
– Слушай, пап, – Кирюха привычно серьезен и непривычно доверчив, а Дима слушает и не знает, что ему ответить, – если у тебя с Еленой Владимировной все серьезно, постарайся не испортить все, как испортил двенадцать лет назад. Она тебя ценит, я это точно знаю. А ты зачем-то в ней сомневаешься. Обидишь снова – больше шанса не будет.
– Хотел бы я тебе это пообещать, – не справляется с горечью Дима, так и не научившись прямо говорить о своих чувствах. Кир кивает и выдает новый офигительный совет:
– А ты пообещай, пап! Ты же всегда исполняешь свои обещания.
Дима усмехается: в одиннадцать лет и он думал, что на свете именно так все и просто. И что любое обещание можно выполнить.
– Кирюх, ты же понимаешь, что здесь все зависит не только от меня, – начинает объяснять он. – И даже не от нас с тобой, – добавляет, заметив, как сын подался вперед и собирается вставить свое веское слово. – Я бы Ленку ни за что от себя не отпустил. Но у нее своя жизнь. Свои интересы. Налаженный быт в Москве: может, она и не собирается все это менять. А у меня ни образования, ни приличной работы, ни пока даже собственной квартиры! Мне нечего предложить, чтобы она захотела связать свою жизнь с моей. В конце концов, – не сдерживается Дима, видя, что остальные доводы не производят на Кира ни малейшего впечатления, – я даже не знаю, что она ко мне на самом деле чувствует!
