По льду (СИ) - Кострова Анна

— Почему ты говоришь мне об этом? — на лице Николая сохранялось спокойствие.

— Ты хотел правды. Вот тебе и мотив моего поступка.

— Мне не нужен был мотив, — уточнил Коля. — Я просто хотел, чтобы ты рассказал, как смог ее спасти.

Федя ухмыльнулся. Ему хотелось уколоть Литвинова, да побольнее. Так, чтобы тот хоть на миг ощутил то, через что проходит сейчас он. Только вот никак не мог взять в толк, что проживают они одинаковые чувства. Кто из них любил сильнее, вопрос другой. Но переживали за Аню оба одинаково.

— Аня настолько доверяла мне, что после того, как умер ее отец, обратилась за помощью, — продолжил Федя, когда Николай сложил руки на груди и, склонив голову, уставился на него так, будто бы одним взглядом хотел выпытать ответ на свой вопрос. — У нее как раз был дипломный период в Институте, а у меня в разгаре был плей-офф. Я был в курсе того, что ее отец проиграл в казино все состояние, только вот не знал, что и ее тоже, — он закусил губу и притих, пока Коля невзначай не приблизился к дивану и не пнул мысом кожаную спинку. — Заплаканная, она прибежала ко мне после матча. Где бы она ни пряталась от Морозова, он находил ее и привозил в ее дом, который по документам стал его. Мол, живи, а после окончания Института ты станешь моей во всех смыслах.

На лице Николая заиграли желваки. Еще несколько минут назад он жаждал правды, чтобы крошечные детали сложились в единый пазл. Он хотел прийти к разгадке и найти ключ к решению проблемы. Однако снова наткнулся на кол, распоров грудную клетку. Его вдруг передернуло от одной мысли, что Морозов прикоснется к ней. Она никогда не станет твоей во всех смыслах. Я не позволю этому случиться. Ты не достоин дышать одним воздухом с ней.

— Сначала я хотел подождать окончания плей-офф, чтобы подыскать подходящую команду. Но медлить было нельзя. В следующем матче я специально нанес себе травму, чтобы выбыть из игры, а затем и расторг контракт с «Черными Драконами».

— Как вам удалось покинуть город без его ведома? — дожимал Коля.

— Когда Аня сдала экзамен и защитила диплом экстерном, мы решили действовать. Выезжали ночью, воспользовавшись услугами нашего общего знакомого. Меняли автомобили и стиль в каждом городе. За день до выезда я обналичил банковскую карту, чтобы не светить ею в магазинах и на заправке. Вот и все, — Федя развел руками. — С границей проблем не возникло, потому что в ночь, когда мы ее пересекали, на посту оказался друг нашего общего знакомого. Он без вопросов пропустил нас, поэтому мы оказались здесь. Я утолил твое любопытство?

Николай закатил глаза от раздражения.

— Это было не любопытство, а…

Договорить Коля не успел, так как в гостиной вырос отец. Верхние пуговицы хлопковой рубашки были расстегнуты, а сам он нервно потирал шею, будто бы мучался от удушливого волнения. Николай сверкнул глазами, словно прогоняя прочь, но Александр Юрьевич был непоколебим. Наглость отца изумляла. Мало того, что происходящее — результат его необдуманных действий и личной выгоды. Так он еще и заявился к Николаю, считая, что имеет на это право. Коле казалось, что они на ясном друг другу языке поговорили почти час назад.

— Подойди сюда, — попросил Литвинов-старший. — Нужно поговорить.

Николай хотел ответить каким-нибудь резким словом, но пресек свои мысли: в гостиной сидел чужак, при котором не стоило распалять конфликт. По крайней мере, это было бы неуважительно.

— Может, расскажите и мне? Кажется, похищение произошло по вашей вине, — бесцеремонно сказал Федя, закинув руку на спинку дивана и развернув корпус.

Александр Юрьевич прикусил щеку и почти спокойно ответил:

— Юноша, вы находитесь в чужом доме. Соблюдайте правила приличия.

— О, а вы знаете, что это такое? Я думал, что этому дому чуждо такое понятие, — наигранно продолжал Любимов. Он глумился.

— Николай, если сейчас он не перестанет мне дерзить, охрана вышвырнет его отсюда, — Александр Юрьевич махнул указательным пальцем перед лицом сына, ожидая, что тот встанет на его сторону.

Но Коля не желал разговаривать один на один с отцом. Попросту боялся, что не сдержит себя и сделает то, о чем потом глубоко пожалеет. К тому же, он считал, что Федя может стать слушателем их беседы, потому произнес:

— Успокойся и скажи, зачем сюда пришел.

Александр Юрьевич вздохнул, желая возразить, но осознание того, что он находится сейчас не в том положении, чтобы выдвигать условия, противиться не стал. В глубине души Литвинов-старший чувствовал вину за содеянное, потому жаждал все исправить.

— Мы нашли машину, на которой уехал Морозов, — провещал Александр Юрьевич.

— И как же? Не думаю, что он был не предусмотрителен и не удалил записи с камер видеонаблюдения в кафе, — Николай опустил взор в пол.

— Это он и сделал, — подтвердил гипотезу отец и приосанился. — Но угловые камеры ювелирного салона напротив запечатлели то, как они садились в машину. Изображение было размытым, но специалисты увеличили резкость, и мы рассмотрели номера. Теперь сотрудники ГАИ на постах будут начеку.

Николай посмотрел на отца и послал взглядом безмолвную благодарность. Язык не поворачивался сказать «спасибо». Крошечная надежда есть, но этого было мало, чтобы успокоиться. Все равно нужно было предаться ожиданию, которое приравнивалось к бездействию. От собственной беспомощности внутренности выворачивало наружу.

— Но это же очень долго! — разбушевался Федя, вскочив с дивана. — За это время может случиться все, что угодно!

Александр Юрьевич недовольно цокнул и, с пренебрежением взглянув на Любимова напоследок, удалился.

— У нас связаны руки, пойми, — нейтрально выказал Коля. — Сейчас нет ни одной зацепки, но я уверен, что отец объяснил приоритет просьбы.

— Какой толк? — продолжал злиться Федя.

— А что ты предлагаешь делать? Искать их по столице? Так какова же гарантия, что они в городе, а не выехали, например, за его пределы? — поведение Феди только разжигало огонь внутри Коли. — Мы можем бездумно колесить по городу или искать по заброшенным зданиям, однако в какой-то момент нам действительно нужно будет резко подорваться с места и потратить истощающиеся ресурсы на спасение. Каким бы бессильным и гнетущим ни было ожидание, нам стоит собраться и с силами, и с мыслями, потому что мы не знаем, какую участь уготовил нам Морозов.

Любимов недовольно вздохнул, но промолчал. Кажется, признал правоту Литвинова, хотя ему совсем не хотелось этого. Какое-то время они просидели в тишине, погрузившись в собственные мысли, такие сумбурные, тревожные, обрывочные. Безмолвие и отчужденность в одном флаконе стали спасительным лекарством в тот миг, когда нахождение в позиции выжидания постепенно разрушало их человеческую сущность.

К полудню в таунхаус заявился Леша без какого-либо предупреждения. Он возвращался с тренировки и не мог оставить без внимания отсутствие Литвинова и Любимова на тренировке. Какое-то внутреннее чувство подсказало ему мчать на всех порах в дом друга, и, наверное, в самых потаенных уголках души Николай был рад, что Миронов оказался рядом.

Когда Леша переступил порог гостиной, то выглядел очень серьезным и нахмуренным. Никак не ожидал он увидеть двух соперников в одном месте. Где-где, но точно не в таунхаусе. Миронов смерил взором сначала Колю, потом Федю, а затем снова взглянул на друга. В глазах стояло непонимание.

— Что, черт возьми, происходит? — осведомился он. — И почему у тебя разбита губа? Вы подрались что ли?

— Заслужил, — лишь отмахнулся Коля.

— Я постараюсь понять тебя, только если объяснишь, что вы тут делаете и почему вас не было на тренировке, — Миронов оперся о спинку дивана около жилистых плеч Феди.

Николай затянулся воздухом, который вдруг показался ему спертым, и задумался, не зная, с чего начать. Леша был в курсе напряженных отношений с отцом, но имел отстраненные представления о тендере и о неприязни Александра Юрьевича к Ане. И Николаю предстояло собрать эти звенья в единую цепь. Свести две истории так, чтобы не упустить хронологию. Он жестом указал на диван, намекая, что рассказ будет долгим, но Леша отказался, качнув головой. Федя лишь вскочил с дивана с поднятыми руками, протестуя, и покинул гостиную. Никто и не был против.