Даниэла Стил - Большая девочка
— А мне теперь кажется, что было бы честнее, если бы мои родители вывесили в доме плакат: «Мы тебя не любим!» — Она улыбнулась. Колин засмеялся. Он явственно представил себе это зрелище. Точно такое же отношение к себе он чувствовал и со стороны своих родителей. Поразительно, насколько схожи оказались их жизненные ситуации. Оказывается, у них немало общего — и сложные взаимоотношения с родителями, и то, что вопреки всему они сумели встать на ноги и остаться собой. Вечер подходил к концу, а у обоих было такое чувство, что они узнали друг о друге массу важных вещей. В такси на обратном пути Колин обнял Викторию за плечи, но не поцеловал, что говорило в его пользу. Викторию бесило, когда едва знакомые мужчины распускают руки, считая тебя обязанной им только потому, что они заплатили за твой ужин. Колин этого не делал, чем вызвал ее уважение. Перед самым домом он спросил, можно ли еще раз пригласить ее на ужин. Он сказал, что ему бы очень этого хотелось, и извинился, что на первом же свидании обрушил на нее свои проблемы. Но для обоих это была их реальная жизнь, и каждый был рад встретить кого‑то, кто способен к пониманию и сочувствию.
— С большим удовольствием! — искренне откликнулась Виктория, и Колин предложил сделать это в ближайшую субботу. Теоретически это развеивало все опасения относительно наличия у него подружки. Если только с нею он не встречается в пятницу, напомнила себе Виктория. Джек поступал именно так. Но Колин — не Джек. Он просто замечательный!
Он проводил ее до лифта, на прощание легко коснулся ее щеки и пообещал завтра позвонить. Войдя в квартиру, она улыбалась. Харлан дожидался ее один, Джон уже ушел спать.
— С меня десять баксов, — заявила она с порога, опередив его вопрос.
— Откуда знаешь? — Харлан был заинтригован.
— Интересный собеседник, чудесный вечер, классный парень. На обратном пути в такси обнял за плечи. Ему плевать, толстая я или худая, ему нравятся живые женщины. И в субботу мы с ним опять идем в ресторан. — Виктория сияла, и Харлан обнял ее. Он никогда не стеснялся обнять ее и поцеловать, в отличие от более сдержанного Джона. Тот просто не очень умел обращаться с женщинами. У него была жуткая мать, которая его без конца колотила и навсегда отвратила от женского пола. У каждого из них были свои шрамы на сердце.
— Черт побери! — воскликнул Харлан. — Это не просто свидание, это лучше! Вот где настоящий парень. Тебя послушать, это что‑то! Когда познакомишь? Попрошу сделать это до свадьбы. Твоей, я хочу сказать. Твоя сестрица меня не волнует. — Оба рассмеялись, Виктория достала из кошелька десятку и протянула Харлану. У нее появился ухажер! И какой классный! Такого не жаль прождать почти тридцать лет, хотя, конечно, для таких заключений не время. Может, ничего из их знакомства не выйдет, а если и выйдет, где гарантия, что надолго? Это же жизнь!
Она собиралась ложиться, когда позвонил Колин и сказал, что чудесно провел вечер и ждет не дождется субботы, чтобы снова ее увидеть. У нее было такое же настроение.
— Сладких тебе снов, — попрощался он. Виктория легла спать, не выпуская трубки из руки. Это действительно было похоже на сладкий сон.
Глава 24
Второе свидание с Колином прошло еще лучше. Они поехали в рыбный ресторан в Бруклине, где, надев бумажные нагрудники, ели омара. В ресторане царили шум и веселье, а им было хорошо вдвоем. Как и в прошлый раз, они разговаривали не умолкая, поражаясь тому, насколько легко им открываться друг другу. Они стали каждый вечер вместе приходить в тренажерный зал и взяли за правило, крутя педали, делиться событиями минувшего дня. Каждый раз Колин целовал ее в щечку, но дальше этого дело не шло, и ей это даже нравилось.
В третий раз Колин пригласил ее на балет, который Виктория обожала. В один из воскресных дней они сходили на выставку в «Метрополитэн», а потом вместе пообедали. Потом была премьера нового спектакля на Бродвее. С Колином Виктория отдыхала душой, причем он проявлял большую изобретательность, выбирая, куда бы еще ее сводить. Всегда это было тщательно продумано, и он старался угодить ее вкусу.
После театра Колин снова пригласил ее поужинать, но как‑то неуверенно. Он предупредил, что сегодняшний вечер может ей не понравиться, но ему все равно хочется, чтобы она составила ему компанию.
— Сегодня приезжают мои родители. Хочу тебя с ними познакомить. Только с ними не больно весело. Они несчастные люди и весь вечер будут рассказывать о брате. Но для меня очень важно вас познакомить. Что скажешь?
— Подозреваю, они все равно лучше моих, — успокоила его Виктория. Она была взволнована и одновременно польщена, что он хочет представить ее родителям.
Колин точно обрисовал ситуацию. Родители его — славные, очень интеллигентные люди. И в то же время словно отрешенные от реальности. Мать производила впечатление глубоко подавленного человека, а отец и вовсе казался сломленным жизнью. Лица у обоих — как, видно, и сама жизнь — были лишены всяких красок. Такое впечатление, будто Колина они даже не видят, все затмевала тень погибшего старшего сына. Разговор всякий раз сворачивал на него, а любое упоминание о делах Колина тут же выливалось в нелестное для него сравнение с братом. Им было невозможно угодить. Хоть и совсем иначе, но они оказались столь же невыносимы, как и родители Виктории, и их общество навевало уныние. Когда Колин с Викторией отвезли его родителей в гостиницу, Виктории захотелось его обнять и утешить жаркими поцелуями, но Колин ее опередил. Это был их первый поцелуй, и Виктория вложила в него все свои чувства, все сострадание, любовь и нежность. Ей хотелось залечить его старые раны, сделать так, чтобы он забыл свое одиночество в родной семье и вечное недовольство родителей. Без колебаний Виктория пригласила Колина заехать к ней, Харлан и Джон уже спали. Виктория и Колин говорили об общих обидах, и он был благодарен ей за понимание и поддержку.
Разговор, перемежающийся поцелуями, продлился до глубокой ночи. Родители Колина не вызвали в сердце Виктории ни тепла, ни сострадания. Ей было обидно за Колина, но у Уайтов, по крайней мере, было какое‑то извинение. Викторию же в семье откровенно не любили. А родители Колина были раздавлены гибелью любимого старшего сына. Но и в том, и в другом случае родители проявили жестокосердие, они сумели убедить своих детей в том, что они ни на что не годятся. Теперь детям, уже ставшим взрослыми, так и придется по жизни нести эту несправедливость. Виктория считала, что это преступление — внушать своему ребенку, что его не только не любят дома, но он вообще недостоин любви и его не полюбит никто и никогда. Это было проклятием ее жизни, а оказалось, что и Колина тоже.
