Тереза Ревэй - Жду. Люблю. Целую
Она очень волновалась. Это место секретаря ей было нужно как воздух. Тех грошей, которые она зарабатывала, разбирая завалы на улицах, — работа, за которую давали добавочный паек, — не хватало, чтобы выжить. Паек был скудным: немного сухарей, три маленькие картофелины, три ложки овса, полчашки молока и крохотный кусочек мяса. Многие жители Берлина не имели сил даже встать с кровати. Ни в одной из союзных оккупационных зон чиновники не могли накормить население. Двумя месяцами ранее разнесся слух, что американцы потребовали у русских вернуть богатые пастбищами западные провинции, признав нерушимость новой границы Германии с Польшей по всей длине рек Одера и Нейсе. Тем не менее, Кларисса не собиралась просто пассивно ждать. Со времени бегства из родных мест она говорила себе, что надо все вытерпеть, пока жизнь как-то не устроится. Даже если Мариетта бывала порой невыносимой, именно она протянула ей руку помощи по приезде в Берлин, за что девушка испытывала к ней безмерную благодарность. Что касается Акселя, он напоминал ей братьев, которых она потеряла. Макс фон Пассау как мог заботился о них, несмотря на то, что и ему по-прежнему было непросто выживать. Ей надоело довольствоваться крохами. Необходимо собрать всю свою волю, чтобы постараться выскочить из этого замкнутого круга, в котором она находилась столь долгое время. Многие молодые немцы работали на оккупационные силы. Она же не глупее их! Поэтому, увидев небольшое объявление в газете, она решила попытать счастья.
Кларисса постучала в дверь. Мужской голос ответил ей по-французски:
— Входите, черт возьми! Вы опоздали на целый час, Мужот. При таком «серьезном» отношении к работе как я могу и дальше полагаться на вас?
Мужчина сидел спиной к входной двери. Нагнувшись, он что-то искал в ящике письменного стола, на котором высились завалы бумаг, книжек и брошюр. Скрученный спиралью провод телефона вился между этими нагромождениями.
— Я надеюсь, что вы принесли то, о чем я просил вас еще вчера вечером. У меня встреча через двадцать минут, и я не хочу выглядеть идиотом, не знающим даже имен людей, которых собираюсь защищать.
Зазвонил телефон. Мужчина повернулся, неловким движением пытаясь схватить трубку. Аппарат выскользнул из его рук. Он хотел подхватить его, но только сбил стопки дел, и папки повалились на пол. Вывалившиеся из папок фотографии и заполненные анкеты усеяли все вокруг. К удивлению Клариссы, мужчина выругался по-русски, потом, перейдя на французский, снова заорал в телефон:
— Где вас черти носят, Мужот? Как это вы заболели? Мы не должны болеть! У нас нет времени на болезни. И что, ноги вас совсем не держат? Вы в этом уверены? Ну и сидите дома. Только потом не надейтесь, что по возвращении я встречу вас с распростертыми объятиями. Всего хорошего, Мужот. Надеюсь, вы так же замечательно проведете время, как и я.
С треском бросив трубку, так что едва не разбился аппарат, он озадаченно смотрел перед собой, потом вспомнил о присутствии Клариссы. Мужчина был высоким, хорошо сложенным, с правильными чертами лица и густыми светлыми волосами. Она оробела, когда он стал внимательно на нее смотреть.
— Здравствуйте, фрейлейн, — громко сказал он по-немецки. — Чем могу вам помочь?
— Я по объявлению. Вам нужен секретарь. Собеседование назначено на сегодня, на утро. Я пришла чуть раньше.
— Точно. А я совсем про это забыл. Этим должен был заниматься мой ассистент, но он заболел. Полагаю, вы первый соискатель. Знаете иностранные языки? Английский, французский?
— Да, — ответила Кларисса, скрещивая пальцы, потому что ее английский оставлял желать лучшего.
— А русский? Это было бы вообще чудесно.
— Нет, по-русски я не говорю, зато знаю польский.
— Где выучили?
— Я из Восточной Пруссии.
— Теперь понятно, — сказал он, разглядывая ее. — Документы у вас с собой? Покажите.
Трясущимися руками она достала из сумки Fragebogen. В Берлине у нее не было знакомых, кто знал бы ее во время войны и мог бы подтвердить ее лояльность.
— Были членом Лиги нацистских немецких девушек, полагаю? — констатировал он.
— У меня не было выбора, — стала защищаться она, чувствуя, как сильно бьется сердце. — Но я не делала ничего бесчестного, клянусь вам.
Тут она почувствовала, что краснеет. Так унизительно объясняться, когда ты ни в чем не виновен. Чего хотел от нее этот человек со светлым и таким пронзительным взглядом? Чтобы она упала ему в ноги, умоляя простить ей все грехи? Отчаявшись, Кларисса поняла, что готова расплакаться. Она сжала губы, решив, что все равно не станет больше кидать эти камни, чтобы не сдохнуть с голоду. Достаточно того, что у нее все пальцы сбиты до крови, кожа потрескалась, цвет лица нездоровый, как у столетней старушки.
— Хорошо, я возьму вас, — заключил он, возвращая ей бумаги. — Но к работе надо приступить немедленно, для начала наведете здесь порядок, — сказал он, обведя комнату рукой. — Как вас зовут?
— Кларисса Кроневиц.
— Очень приятно, фрейлейн. Положите вещи на стул. За работой вы быстро согреетесь. Но сначала спуститесь в столовую на первом этаже, пусть вам дадут поесть и выпить горячего, вы такая худая, просто страх. Скажите им, что пришли от Кирилла Осолина. Теперь вы работаете у меня.
Накануне Рождества Аксель Айзеншахт сидел на металлическом выступе в главном торговом зале Дома Линднер с альбомом для рисования на коленях. Через дырявую крышу было видно белое небо. Хлопья снега танцевали на сквозняках, но стены защищали от ледяного ветра. Пахло углем и бензином, этими запахами был пропитан весь город. Аксель работал над рисунком, посвященным матери. Он рисовал магазин в восстановленном виде, с целыми стеклами, витринами, со стенами без следов пуль. Несколькими движениями карандаша он вернул на место кариатид, которые некогда обрамляли главный вход, тонкие колонны, поддерживающие арки над окнами, придававшие фасаду готическую устремленность вверх. Сохраняя в целом стиль Альфреда Месселя, который создавал проекты самых знаменитых универмагов города, Аксель привнес собственное виденье: он мечтал об ансамбле из стекла и стали. Его рисунок был сделан уверенной рукой, концепция однородна. Холод заставлял его работать быстро, не теряя напрасно времени на мелочи. Его старый преподаватель рисования с удовольствием согласился давать ему уроки в обмен на что-то из провизии или уголь, которые Аксель добывал за городом.
Он держал свой рисунок кончиками пальцев, чувствуя удовлетворение от того, что смог приготовить матери рождественский подарок. Вечером они все соберутся у дяди Макса. Пока он никому не говорил о своем проекте. Из суеверия и потому что еще не верил до конца в свои силы. Но все его преподаватели подбадривали его, заверяя, что с его способностями он сможет стать архитектором. Новость обрадует близких.
