Юлия Снегова - Услышь мой голос
— Спасибо, что начала говорить мне «ты», — сказал Морис, — а ты бы хотела этого?
— Да, — ответила Женя, — мне тоже часто бывает одиноко. А что касается моих знакомых, то я для них как старая записная книжка, куда уже не впишешь ни одного нового слова. Так что мы можем составить с тобой «идеальную пару».
Женя потом вспоминала этот разговор и удивлялась тому, как откровенно и раскованно она говорила с совершенно незнакомым ей человеком. Но потом поняла, что вела себя так, потому что ее с Морисом в реальной жизни ничто не связывало. Они ничего друг о друге не знали, они никогда не познакомятся, не увидят друг друга. Они навсегда останутся Морисом и Алиной, придуманными людьми с непридуманным одиночеством. Кому-то эта абсолютная анонимность могла бы показаться верхом безнадежности, но Женя ощущала ее как абсолютную свободу. С Морисом ее ничто не связывало, и потому им ничто не мешало, ничто не отталкивало друг от друга. Они действительно могли стать близкими людьми, и Женя вдруг очень захотела этого.
Когда Морис позвонил в следующий раз, Женя обрадовалась и разговаривала с ним как со старым другом.
— Расскажи мне, что ты любишь, — попросил Морис, — это лучший способ узнать человека.
— Я люблю море, — начала Женя, — я люблю дождь, когда смотришь на него, стоя на крытом крыльце бревенчатого деревенского дома, люблю подставлять ладонь под капли. Я люблю сумерки, некоторые говорят, что это время магов. Возможно, они правы, потому что при сумеречном освещении я чувствую, что мир полон волшебства. Мне нравятся мужчины с миндалевидными глазами и длинными ресницами. Конечно, они встречаются довольно редко и еще реже оказываются порядочными людьми. Но это тебе, наверное, не очень интересно? — спросила Женя.
— Почему же, — ответил Морис, — мне интересно все, что касается тебя. Было бы странно, если бы тебе не нравились мужчины, а красивые глаза, длинные ресницы — это действительно здорово. А скажи мне, — попросил Морис, — какие деревья ты любишь.
— Деревья? — задумалась Женя. — Наверное, деревья без листьев, зимой. Черные ветки на фоне белого снега и серого неба выглядят как прекрасная старинная гравюра.
— А летом, — подхватил Морис, — деревья напоминают просто бесформенный ком зелени.
— Точно, — обрадовалась Женя, — я как раз собиралась сказать об этом. Как ты догадался, ты просто читаешь мои мысли!
— В этом нет ничего удивительного, — произнес Морис, — удивительно то, что мы нашли друг друга.
3
«Но это на самом деле удивительно, — думала Женя, вспоминая разговоры с Морисом. — А вдруг мы действительно родственные души или, больше того, половинки одного целого, которые встречаются крайне редко. Но если все же эта встреча происходит, то ею надо дорожить как самым удивительным сокровищем. Может быть, это судьба? — спрашивала себя Женя и тут же, испугавшись, начинала себя ругать: — Как можно в тридцать лет думать о таких глупостях! Пора бы уже повзрослеть и расстаться с романтизмом. А вот не хочу! — сердито отвечала она себе. — Не хочу взрослеть. А в том, что душевная близость между нами возникла почти сразу, нет ничего удивительного. Это чувство либо возникает очень быстро, либо не появляется вовсе. И не важно, что он позвонил мне на работу. Он ни разу не упрекнул меня в том, что я занимаюсь таким грязным делом. Он понимает, что это не более чем условность. Мне, например, тоже все равно, кто он и где работает. Пока все равно», — поправила себя Женя.
Звонки Мориса продолжались, их разговоры становились все проникновеннее. Морис говорил с такой подкупающей искренностью, что очень скоро стал для Жени настоящей отдушиной в ее в довольно унылой жизни. Старый круг знакомых для нее постепенно исчез, не могла же она им признаться, где теперь работает, а рассказывать о себе небылицы было неприятно. Даже с Лешей, который казался ей очень милым мальчиком, Женя чувствовала себя непросто.
Леша продолжал звонить ей домой, приглашал то прогуляться, то сходить в кино, и Женя с благодарностью принимала его приглашения. Они бродили по вечерним улицам, и Леша рассказывал ей о своих будущих статьях.
— Знаете, о чем я хочу написать? — сказал он ей однажды. — О том, что после революции борзые подвергались таким же репрессиям, как и их хозяева.
— Как это? — не поняла Женя.
— А так, что русская борзая всегда была дворянской собакой. Простые люди никогда борзых не держали. Только помещики — любители псовой охоты. А русский помещик действительно часто был необуздан. Охота была настоящим стихийным бедствием для крестьян. Лошади и собаки вытаптывали крестьянские поля, и с этим приходилось мириться. Неудивительно, что ненависть к помещикам перекинулась и на их собак. Поэтому, когда крестьяне получили возможность расквитаться со своими хозяевами, они не пожалели и собак. Между прочим, похожая история случилась и во Франции. Была такая порода — французская борзая. Так вот, во время французской революции всех этих собак поубивали. Такой породы больше нет. Русской борзой повезло больше. Буквально нескольких щенков вывезли в Швецию. Там открыли питомник, и только благодаря этому порода не исчезла. Хотя нет, в Москве, при университете, тоже был подпольный питомник борзых, которые в официальных документах значились как сеттеры.
— Как интересно, — произнесла Женя, — никогда бы не подумала, что можно преследовать собак.
— А что тут удивительного, — ответил Алексей, — если по идейным соображениям разрушались дома, сжигались книги и картины. Почему собаки должны были стать исключением?
— Действительно, — согласилась Женя, — и вы хотите написать об этом.
— Да, сделать интервью с человеком, который содержал этот подпольный университетский питомник. Вот только не знаю, будет ли это кому-нибудь интересно.
— Конечно, — уверенно произнесла Женя, — мне же было интересно слушать вас, а я довольно спокойно отношусь к животным. Представляете, какой интерес вызовет эта история у владельцев собак.
— Ну что ж, попробую, — не слишком уверенно пробормотал Алексей.
Причина его неуверенности заключалась в том, что он давно мечтал напечататься в «Итогах», но очень боялся, что с ним там даже не захотят разговаривать. Алексею представлялось, что в его любимом журнале работают люди, которые укажут ему на дверь, как только узнают, что он печатается в «Суперновостях». А если он не скажет правды, то получится, что у него вообще нет журналистского опыта, и тогда его уж точно выставят за дверь.
«Но попробовать-то можно, — сказал себе Алексей однажды, — иначе я так и просижу всю жизнь в жалкой и ничтожной газетенке. Может быть, я даже дослужусь до редактора полосы, вполне возможно, мой гонорар возрастет вдвое, но лучше чувствовать я себя от этого не стану».
