Александра Матвеева - Селеста, бедная Селеста...
— Блеск! Ни пуха ни пера! — напутствует она меня и останавливает мое движение к двери окликом: — А распечатки?
— Вот черт!
Нельзя сказать, что организационное занятие дипломников сильно меня волнует. Дело несложное: пересчитать явившихся, выяснить причину неявки отсутствующих, зачитать записи Пятачкова, раздать методички, ответить на вопросы, если таковые возникнут, назначить дату следующей встречи, и адью!
Неожиданностей ждать неоткуда. Свое собственное собрание год назад я помню, что и в какой последовательности говорилось тогда, а что и в какой последовательности намеревался сказать Пятачков теперь, при помощи его записей воспроизведу лучше его самого. Чего ждать от контингента, знаю прекрасно. Народ все знакомый. Наша кафедра пасет своих студентов с первого курса. Так что все знают всех с трех курсов вперед и с трех курсов назад. Это обычные студенты, а я в последние пару лет, почитай, с кафедры не вылезала, к тому же в прошлом семестре вела у них лабораторки в очередь с Валерой. Так что незнакомых мне в этой группе нет, а вот приятелей — навалом.
Бестрепетной рукой открываю дверь, окидываю с порога аудиторию взглядом, оценивая посещаемость (хорошая), улыбаюсь в ответ всеобщему радостному удивлению и направляюсь к преподавательскому столу.
— Здравствуйте, здравствуйте, дорогие коллеги, садитесь, успокойтесь и приступим к работе, — чащу я жизнерадостной скороговоркой, пародируя Пятачкова. Мой артистизм оценен ответным радостным ржанием.
— Ну, кто у нас сегодня присутствует? — Я отрываю взгляд от раскладываемых на столе бумаг и поднимаю его на группу.
Что это? Пол выплывает у меня из-под ног, стремительно совмещаясь с потолком, и сразу же рывком встает на место, отчего возникает пронзительный, нестерпимый звон в ушах, горячая струйка ползет вдоль позвоночника, горячие капли высыпают на лоб.
А глаза, глаза неотрывно смотрят в одну точку. Точка расплывается в радужных кругах.
Боже мой! Я сейчас упаду. Ноги подгибаются. Я плюхаюсь на стул, не в силах оторвать взгляд от Лешкиного лица.
Дипломники ликуют, заметив мою реакцию на Лешку. Ясно, что я не знала о его присутствии, и они радуются сюрпризу, словно сами его подстроили. Хорошо, что они шумят. Я благодарна ребятам за передышку. Кладу на передний стол листок с фамилиями и, пока сидящая передо мной Лера-отличница старательно его заполняет, смотрю на дорогое лицо. Оно такое же, как прежде. Нет, другое. Взрослое. Одну прямую черную бровь делит на две неровные половины узкий шрам.
Черные глаза холодно и отстраненно смотрят на меня. Но вот по смуглому лицу пробегает судорога, веко резко дергается, Лешка закрывает глаз ладонью и опускает голову. Я вижу, как краснеют кончики его ушей. Лешенька!
Лера толкает в мою сторону листок со списком. Взгляд сразу упирается в строчку — Истомин А.Г. Почему я не прочла список раньше? Почему никто не сказал мне, что Лешка восстановился?
Я пробубнила весь положенный текст, постоянно чувствуя Лешкин взгляд. Понятно, что мне это мало помогало, и к концу академического часа я была вымотана вконец.
— Это все. — Я с облегчением перевернула последний листок шефских записей. — Вопросы есть?
Конечно, есть! Ну как же иначе? Все, как один, горели желанием задать вопрос, все, как один, устремились ко мне удовлетворить это желание.
Когда же мне наконец удалось от них отделаться, Лешки в аудитории не было. Я больше не посмотрела на него.
Злоключения Селесты подходили к концу. Франко узнал, что она его сестра, потом узнал, что она ему не сестра. Оба известия его страшно разозлили, и он принялся делать всевозможные глупости. Селеста, обливаясь слезами, обличала всех и вся и заодно учила жить каждого, кто неблагоразумно попадался ей на глаза.
Девица раздражала меня все сильнее, но я всякий раз оказывалась у телевизора в нужное время. Хотя прекрасно знала, что произойдет дальше. Фильм прокатывали вторично, эти серии я уже один раз видела.
Я смотрела на Франко. Меня волновали его черные глаза, так похожие на глаза моего Лешки. Густаво Бермудес стал моим любимым актером. У меня никогда не было любимого актера. Кроме разве Глеба Градова. На старости лет я обзавелась телекумиром и с замиранием сердца вглядывалась в его лицо.
Жаль только, не с кем поговорить о Селесте и Франко. Мои друзья вряд ли меня бы поняли, а мама бывала дома редко, и после ее исповеди мы разговаривали мало.
Мама с дядей Сережей расписались. Она сообщила мне об этом событии заранее. Вид у нее при этом был совсем не радостный.
— Может, зайдешь вечером, посидишь с нами? — робко спросила она. Я посмотрела на маму и впервые не испытала злости. Случилось то, что случилось. Надо жить дальше.
— Нет, мама. Я не приду. Подожди.
Я сходила в свою комнату, достала из стола деньги, отложенные на поездку в Испанию. Мы собирались туда с Людкой. Оформили загранпаспорта, выбрали маршрут. Но Людка в Испанию не поедет. Она поедет в Америку. С Виталькой. Он будет работать на одной из дочерних фирм «Майкрософта», чье руководство оценило гений юного русского программиста и заключило с ним контракт на два года. Скоро Людкина свадьба, я уже купила ей подарок и стараюсь не думать, как буду жить без моей подружки.
— Вот возьми, купи себе что-нибудь сногсшибательное — это ведь твоя первая свадьба.
Мама обняла меня, растроганно шмыгая носом. Я осторожно высвободилась:
— Поздравляю тебя. И дядю Сережу.
— Папу, — поправила плачущая и сияющая мама.
— Ну какой он мне папа? — пожала я плечами.
— Самый настоящий, — горячо заверила мама. — Аленька, неудобно, на свадьбе не будет никого из детей.
— Не будем об этом.
Я действительно не хотела и не могла говорить о Кате и Диме. Эта боль жила во мне постоянно, кровоточила. Я ни разу не видела Диму, мало что знала о нем. Катя… Катя, Катя, сестра моя, необретенная моя сестра. Потерянная, дорогая сердцу подруга.
— Ну тогда… — Мама смотрела на веер зеленых бумажек у себя в руке. Я подумала, она мне их вернет. Похоже, такое желание у мамы возникло, но она его подавила. Не из жадности. Ей хотелось, чтоб я приняла хоть какое-то участие в ее судьбе.
Кто я такая, чтобы судить моих родителей? Мама боролась за свое счастье, как могла, как умела. И тетя Нина боролась. Трудно поверить, что она не замечала, что ее муж полюбил другую. Не хотела отпустить, боролась. А когда проиграла… Когда проиграла, превратилась в мумию и… выиграла!
Тетя Нина наказала маму и дядю Сережу. И большего наказания для них никто бы не придумал.
Дядя Сережа. Отец. Яблоко раздора. Кого из двух женщин он любил? Маму? Тетю Нину? Обеих? Ведь и я, и Катя родились почти одновременно. Выходит, любя маму, он и тетю Нину разлюбил не совсем. Кого бы из двух женщин он ни любил, счастливой не сделал ни одну.
