Табита Сузума - Запретное
— На каникулах я еду в школьное путешествие! На-на, на-на-на! — поддразнивает он остальных детей.
— Куда? — взволнованно визжит Уилла, будто тоже едет.
— Эй! Так нечестно! — восклицает Тиффин, его лицо сникает.
— Сюда, быстрее, быстрее, ты должен ее сейчас же подписать. — Кит машет листом над моей тарелкой и сует мне в руки ручку.
— Не думаю, что твой учитель ждет бумагу, стоя у порога!
Кит корчит мне рожицу.
— Очень смешно. Просто подпиши, ладно?
Я просматриваю письмо и гляжу на цену, быстро пытаясь сообразить, где нам вообще взять денег. Отменить чек за оплату телефона, который я отправил вчера; ближайшие две недели есть печеные бобы, соврать маме, что у нас нет проточной воды и нам нужны деньги на сантехника…
Я подделываю мамину подпись. Меня немного печалит тот факт, что Кит безумно восторгается путешествием — это всего лишь поездка на остров Уайт, но он никогда не был дальше Суррея.
— Это за границей! — кричит он Тиффину. — Нам придется брать лодку! Мы поплывем на остров посреди моря!
Я открываю рот, собираясь исправить представление Кита о необитаемом острове, окруженном пальмами, во избежание ужасного разочарования, когда Мая ловит мой взгляд и качает головой. Она права. Кит не разочаруется. Даже дождливый, холодный, грязный остров будет казаться ему раем — в миллионе километров от дома.
— Что вы там будете делать? — спрашивает Тиффин, сгорбившись на своем стуле и удрученно тыкая вилкой курицу.
Кит опускается на стул и отклоняется на нем назад, читая с только что подписанного листа:
— Каноэ, верховая езда, альпинизм, спортивное ориентирование, — его голос повышается от восхищения, — кемпинг? — С удивленным вздохом он опускает на пол передние ножки стула. — Я этого не видел. Да! Я всегда мечтал пойти в поход!
— Я тоже! — кричит Тиффин. — Почему мне нельзя поехать? Вам разрешают брать с собой братьев?
— Верховая езда! — Глаза Уиллы расширяются от недоверия.
— Почему школа Святого Люка никогда не устраивает для нас путешествий? — Нижняя губа Тиффина дрожит. — Жизнь так несправедлива.
Не припомню, чтобы когда-то видел Кита таким восторженным. Однако единственная проблема заключается в его боязни высоты. Он никогда мне в этом не признавался, но такое произошло — я никогда этого не забуду, — когда он потерял сознание на краю вышки для ныряния и упал в воду. А потом, вот только в прошлом году, у него закружилась голова, и он упал, пытаясь пойти за своими друзьями по высокой стене. Он никогда раньше не занимался альпинизмом, и, зная, что он скорее умрет, чем будет сидеть и наблюдать за своими одноклассниками, я иду поговорить с тренером Уилсоном, учителем, который поведет их в поход, не преминув попросить, чтобы с него не спускали глаз, но и не отодвигали в сторону. Я по-прежнему ловлю себя на том, что беспокоюсь. Все, что связано с Китом, идет так хорошо, даже слишком хорошо. Я переживаю, что путешествие не оправдает его ожиданий; беспокоюсь, что из-за своего буйного характера он может во что-то вляпаться. А потом я вспоминаю, что Мая говорила, будто я всегда думаю о худшем развитии событий, и заставляю себя очистить разум от тревоги.
К концу семестра мы с Маей измотаны и ждем пасхальных каникул. Не могу поверить, что скоро школа останется в прошлом. Помимо нескольких повторных занятий, мне фактически остались только экзамены. Естественно, они меня немного пугают, как и то, что мое место в университете висит на волоске, но за ними кроется обещание новой жизни.
Времени с Маей наедине было недостаточно, и я жаждал ее лишь для себя хотя бы на один день. Но как только Кит уедет в путешествие, нас настигнут пасхальные каникулы, поэтому в последнюю минуту нужно будет пересмотреть, как втиснуться в две недели по уходу за детьми. Чувствую, что у нас никогда не будет возможности побыть наедине. После целого дня в школе, развлечения детей весь вечер напролет, работы по дому и погружения в учебники на несколько часов практически не остается времени для чего-то большего, чем пара поцелуев перед тем, как уснуть в объятьях друг друга. Я скучаю по тем часам в конце каждого дня, скучаю по поглаживаниям каждого сантиметра ее тела, ощущению ее рук, по разговорам, пока не уснем. И я мучительно, горько возмущаюсь, что лишь только потому наши отношения считаются неправильными, все те часы счастья, которые могли бы у нас быть, были украдены, и мы вынуждены скрываться.
Я осознаю, что отчаянно нуждаюсь даже в самых мелочах: быть способным держать ее за руку по пути в школу, целовать на прощание в коридоре прежде, чем разойтись по свои классам, обедать вместе, проводить перемены прижавшись друг к другу на лавочке, или неистово целоваться за одним из зданий, бежать навстречу и обниматься, когда встречаемся у ворот после последнего звонка. Во всех тех вещах, которые позволены другим парам Бельмонта. Их половинки глядят на учеников, которые все еще одиноки, со смесью страха и зависти, несмотря на то, что сами их отношения редко длятся дольше двух недель и рушатся из-за глупой ссоры или новой, лучше выглядящей перспективы. Я не смотрю на этих людей с ужасом или отвращением за то, что они так ограниченны и непостоянны. Меня окружает так много мимолетных связей, так много парней, ищущих лишь секса, чтобы добавить еще одно завоевание в свой послужной список прежде, чем стремительно двинуться вперед. Один может изо всех сил пытаться понять, почему другой погружается в отношения, в которых отсутствуют любые настоящие, значимые эмоции, пока никто не осуждает их за это. Они “молоды”, “просто хорошо проводят время”, и, конечно же, если это именно то, чего они хотят, то почему бы и нет? Тогда почему так ужасно быть с девушкой, которую я люблю? Всем остальным позволено иметь то, что они хотят, выражать свою любовь так, как им угодно, без опасения преследования, гонений, осуждения или даже закона. Даже эмоционально оскорбительные измены партнерам часто терпят, несмотря на боль, которую они причиняют остальным. В нашем прогрессивном терпимом обществе позволяются все эти виды вредной нездоровой “любви”. Я не могу себе представить никакой другой любви, которую так отвергают, даже невзирая на то, что наши чувства глубокие, страстные, заботливые и сильные и доставляют нам невообразимую боль при расставании. Мы наказаны миром по одной простой причине — за то, что были рождены одной и той же женщиной.
Гнев и расстройство постепенно разрушают меня, несмотря на то, что я стараюсь отстраниться, пытаюсь сосредоточиться на том дне, когда мы с Маей, наконец, будем открыто жить вместе, любить друг друга, как и остальные пары. Иногда лучше смотреть на нее в школе издалека, чем видеть ее дома так близко, чтобы прикоснуться — вместе, но при этом порознь, так близко, но так далеко. Я отдергиваю руку, когда инстинктивно тянусь к ней через обеденный стол, пытаюсь случайно прикоснуться к ней, чтобы лишь почувствовать легкое покалывание удовольствия от ощущения ее кожи. Пристально вглядываюсь в ее лицо, когда она читает Уилле на диване, тоскую по ощущению ее волос, щек, губ. Несмотря на то, что я не могу дождаться каникул, когда смогу проводить каждую минуту с ней, я знаю, что это крошечное, но непреодолимое расстояние между нами будет пыткой.
