Ирина Волчок - Лихо ветреное
— Скажу, — пообещал Серый и поднялся с дивана. — Завтра… Пойдем, что ли? Все, небось, спят уже давно.
Он пошел к дому, быстро и бесшумно, и Павел шел за ним точно так же, пока не понял, что, по давней привычке, казалось бы, уже забытой, старается идти след в след, и по сторонам посматривает, и даже следит, не подаст ли Серый условный знак… И тогда он хмыкнул и насмешливо сказал:
— Глубокая разведка.
Серый оглянулся на ходу, тоже хмыкнул и вроде бы виновато откликнулся:
— Въелось навсегда… А ты помнишь, как твой Макаров к нам подкрался? Я вообще ничего не услышал. Хотя тогда Катька как раз пела. Но все равно… Вы с ним вместе служили?
— Вместе, — с удовольствием подтвердил Павел. — Между прочим, он самый бесшумный из всех наших был. Прямо привидение какое-то. Один раз на спор три кольца оцепления прошел. Главное — его же специально караулили! И никто ничего… Потом пытали: как прошел? Так и не раскололся. Трепался про левитацию и телепортацию, уболтал всех до истерики и спать лег. Паразит.
— Уболтать — это он умеет, — весело согласился Серый. — Смотри-ка, а сейчас вроде не спит… Вон за занавеской что-то светится. Ночник, наверное. Томка этих ночников по всем углам насовала, для уюта. Выключатель найдешь? Или фонарик дать?
— И так не заблужусь, — вполголоса ответил Павел уже с середины лестницы. Он до сих пор видел в темноте почти так же хорошо, как до того взрыва, ослепившего и оглушившего его на два месяца.
Макаров и вправду не спал. Он ботинки чистил. Сидел себе потихоньку в отведенной для них двоих комнатке на чердаке и при свете крошечного ночника в виде желтой лилии чистил свои серые замшевые ботинки школьной резинкой-стиралочкой. Зоя права, отметил Павел. Абсолютно все с ума посходили.
— Наконец-то, — нетерпеливо встретил его Макаров. — Ходит где-то, ходит… не дождешься его, честное пионерское… Пашенька, посмотри, вот тут не лоснится, нет? Погоди спать, сейчас еще пиджак на мне посмотришь. Погоди, сейчас… Во, смотри! Вот здесь, слева, не морщит? Не помято на боку, нет?
— Володь, может, ты правда с ума сошел? — поинтересовался Павел, с удовольствием растягиваясь на кровати и включая над ней ночник в виде разноцветной рыбки. — Чего ты посреди ночи гардеробчиком занялся?
— Чего это сразу сошел? — рассеянно обиделся Макаров. — Ничего я не сошел. Посреди ночи! А когда? Мы завтра с утра к маме идем, не могу же я как попало…
Павел долго с изумлением смотрел на Макарова, который старательно устраивал свой пиджак на вешалке, потом сообразил:
— К Катькиной маме, что ли?
— Ну да. К чьей же еще? — Макаров взялся за галстук и принялся придирчиво разглядывать, поднеся к самому ночнику. — Паш, а галстук у меня не очень яркий, а? Паш, ну что ты сразу спать! Я ж тебя как человека спрашиваю!
— Отвечаю как профессионал, — пробормотал Павел, уже уплывая в сон. — Ты маме в любом галстуке понравишься. И без галстука тоже. И даже в своих цветастых трусах. Если уж Катьке понравился — так маме и подавно…
— А ты думаешь, я Катьке понравился? — с надеждой спросил Макаров. — Паш, ну что ты сразу спать! Эй, Паш! Не спи! Я Катьке понравился, ты точно знаешь?
— Точно, — сказал Павел и уснул.
А проснулся поздно утром, и Макарова уже не было, и его недопустимо дорогого костюма, выпендрежных замшевых туфель ручной работы и эксклюзивного галстука тоже не было, и Павел горячо пожелал, чтобы Катькину маму не напугали этот выпендреж и эта эксклюзивность, которые рядом с Катькиными черненькими джинсами и футболкой будут, наверное, особенно бросаться в глаза. У бабника Макарова не было опыта общения с мамами. Павел что-то не помнил случая, чтобы Макаров хоть раз в жизни выразил желание познакомиться с чьей-нибудь мамой. Эллочка познакомила Володьку со своей мамой с помощью каких-то сложных интриг. В результате чего Макаров на Эллочке и женился… А тут — вон чего, сам знакомиться побежал. Попался, старый греховодник.
— Бр-р-раун! — заорала Манька во дворе.
Павел высунулся в окно — внизу Манька нарезала круги, высоко взбрыкивая босыми ногами в густой траве, а за ней носился Сережа, но поймать никак не мог, потому что Манька меняла траекторию стремительно и неожиданно, как шарик в лототроне. В сторонке Федор с Аленушкой степенно делали дыхательную гимнастику. Аленушка вдруг сорвалась с места и побежала за Манькой. И Федор тут же кинулся за ней, и Сережа сразу забыл о Маньке и тоже кинулся вслед за Аленушкой, но она ускользнула от обоих, как солнечный лучик, засмеялась и закричала почти так же громко, как Манька:
— Браун!
— Ку-ку, — сказал Павел из окна. — Уже бегу. Он и правда сразу побежал, даже бриться не стал, только влез в свои дурацкие белые шорты, в который раз пожалев, что так и не успел купить широкие цветастые трусы, — такие же, как у всей честной компании.
Во дворе вся честная компания устраивалась вокруг большого овального стола, взявшегося неизвестно откуда, — вчера его не было. И этих плетеных стульев не было, скатерть-самобранка была расстелена на земле и так и пролежала все время с начала празднования до позднего вечера. Хорошо было. Но и сегодня тоже было хорошо. Только Зои почему-то не было.
Тамара заметила, как он крутит головой, и объяснила, не дожидаясь вопроса:
— Зоя тоже в больницу пошла.
— Зачем? — испугался Павел. — Что случилось?
— Ничего не случилось, — успокоила Тамара. — Она вместе с Катькой и с Макаровым пошла. Катькину маму навестить. А то давно уже не виделись… Чего ты всполошился? Поешь сначала.
— Я потом, ладно? — Павел глотнул чаю, прихватил ватрушку и полез из-за стола. — Они давно ушли? Далеко эта больница?
— Поешь, кому говорю! — сердито крикнула Тамара ему вслед.
Но он уже мчался по лестнице на чердак, потому что еще бриться надо было, и одеться поприличнее, пусть Катькина мама увидит, что у Макарова и друзья тоже ничего… Зачем ему нужно, чтобы Катькиной маме понравились макаровские друзья, — этого Павел не знал. Но все-таки порадовался, что вчера проходил весь день, как и все, практически в чем мать родила, и поэтому не зачухал свои лучшие летние штаны и белую рубашку.
И такой из себя весь в белом он за пятнадцать минут пробежал три с половиной километра по заросшей подорожником обочине разбитой грунтовой дороги, потому что по самой дороге бежать было невозможно — пыль от каждого шага поднималась до неба, а он-то весь в белом… И кто это придумал, чтобы больница была где-то у черта на куличках, и что это за больница такая, что до нее надо добираться по сорнякам?..
Больница была не просто больницей, а закрытой клиникой. Очень неплохой, как понял Павел. Наверное, дорогой. За высоким забором с железными воротами. И охрана была. Его сначала даже пускать не хотели, и пришлось показывать удостоверение и врать, что хотел бы узнать о возможности устроить здесь родственника. И тогда охранник позвонил кому-то и пропустил Павла, сказав, что его будут ждать во втором корпусе, в кабинете номер пять, врач Сошников. И пришлось идти к этому Сошникову и во всем признаваться… В общем, на все это времени ушло много, и Павел волновался, что Зоя, Катька и Макаров проведали маму и ушли, а он так и не успеет… И вот зачем бы ему чужая мама?
