Сесилия Ахерн - Год, когда мы встретились
– Или помогаешь им установить фонтан.
Он смеется.
– Точно. Или шпионить за соседями.
– Это тебе блестяще удалось.
– Я всегда готов сразиться за справедливость, – кивает он, и мы оба смеемся. – Твой бывший бойфренд подтолкнул меня к действию.
Я поеживаюсь.
– А он… хочет, чтобы ты к нему вернулась?
– Да, – на полном серьезе киваю я.
– Вот как.
– Заявился недавно ко мне в час ночи, пел под окном «Звоню только ради секса» группы «Ол Сейнтс». Проникновенно, как мальчик из церковного хора.
– О! – говорит он, явно повеселев.
– М-да. Так что придется тебе побороться за меня.
– Для начала, видимо, научиться петь. Знаешь, как только я тебя увидел тогда в саду – рыжую, чумазую, с засохшими листочками в волосах, – так сразу понял, что ты мне нужна. Но не мог сообразить, как к тебе подкатиться. Хорошо хоть был такой удачный повод, как работа. Я совмещал приятное с полезным.
Мы снова сливаемся в поцелуе, и я думаю, что могла бы с радостью провести всю оставшуюся жизнь в этом фургоне, вместе с Санди, несмотря на то что здесь не особо есть где развернуться. И в этот момент за окном раздаются голоса очередных посетителей, которые пришли осмотреть сад.
– Слушай, я купил тебе кое-что в подарок. – Он морщит нос и чешет в затылке, неожиданно чем-то очень смущенный. Он такой милый, такой замечательный, что я просто смотрю на него, улыбаюсь во весь рот и никак его не подбадриваю. – Но, если тебе покажется, что это глупо или пошло, ты скажи, я ее верну обратно. Это не проблема, и потом, она вовсе недорогая. Я ее увидел и сразу подумал про тебя, ты же вечно у себя в саду ковыряешься, только что не живешь там, как моя мама, ну она-то в буквальном смысле живет в саду… короче говоря, не понравится, я ее обратно отдам.
– Санди, какая волшебная сопроводительная речь, – саркастически говорю я, прижав руку к сердцу.
– Ничего, привыкай, – нежно говорит он, потом наклоняется и достает из-под стола свой подарок. Прикрывает глаза ладонью, чтобы не видеть, как я отреагирую. – Понравилось? – наконец приглушенно спрашивает он.
Я целую его пальцы. Он роняет руку на колени, и счастливая улыбка озаряет его лицо.
– Она прекрасна.
– Ну, я бы не назвал ее прекрасной.
– Она идеальна. Спасибо тебе.
Мы целуемся в фургоне из Коннемары, посреди Феникс-парка, над потрепанной садовой дощечкой с надписью: «Чудеса растут там, где посажены их ростки».
Глава двадцать шестая
Мы с Санди лежим в моей постели. Сейчас август. Десять вечера, занавески открыты. Небо еще светлое. Дети еще не разошлись по домам и играют на улице. Мой сад еще вовсю цветет. Вокруг еще кипит вечерняя жизнь, неподалеку кто-то делает барбекю. Я нежусь в объятиях Санди, мы лежим обнаженные, и меня переполняет сладкое блаженство. Смотрю на закатное пламенеющее небо и восторгаюсь им.
– «Красное небо в ночи…» – напеваю я Дэвида Гилмора, как вдруг в окне появляется твоя физиономия. – Ойййййй! Аччеррттт!
Санди чуть удар не хватил, когда я подскочила, чтобы схватить простыню, и немедленно умудрилась в ней запутаться.
– О, черт подери! – кричит Санди, заметив тебя в окне.
Ты принимаешься хохотать совершенно безумным образом, и я вижу, что ты пьян.
– Оч удобная шпалера, – сообщаешь ты, и я начинаю жалеть, что установила ее у стены под окном спальни. Но она так красиво увита плетистыми красными розами.
Санди издает громкий стон.
– Кажется, он пьяный, – говорю я.
– Кажется?
Я просительно смотрю на него.
– Иди, – обреченно говорит он. – Иди, и сделайте то, что вам необходимо сделать в четверг в десять вечера.
Выхожу на крыльцо и вижу тебя: сидишь за столом в саду. В смокинге.
Свищу тебе.
Ты материшься.
Входная дверь у тебя открыта, так что кладу твои ключи в карман халата.
Сажусь рядом.
– Я вижу, он-таки нашел, чем тебе заняться, – фыркаешь ты и смеешься – хрипло, цинично. Давно я этого смеха от тебя не слышала. И ты снова куришь.
– Ты забыл сегодня подстричь газон.
– Не твое дело. Отвяжись.
Итак, мы вернулись к тому, с чего начали. Ты допиваешь бутылку пива и швыряешь ее через дорогу. Она разбивается на тротуаре возле моей тропинки. Санди выглядывает из окна, видит, что со мной все в порядке, и снова исчезает.
– Что случилось? Ты чего такой сегодня?
– Ходил на вручение премий. Меня не номинировали. Они мне отвратительны. И я им об этом сказал. И еще кое-что сказал некоторым трусливым мудакам, которые по идее должны были быть за меня. Вышел на сцену, взял микрофон и громко так, внятно им все высказал. Но организаторам это не понравилось. И они выперли меня вон.
Два шага вперед, один назад. В этом мы похожи. И наверное, это вообще в порядке вещей. Никто и ничто не совершенно. Я тебя не осуждаю, во всяком случае, вслух.
Ты злишься из-за работы, злишься, что у тебя ее нет, злишься на тех, у кого она есть. Да, трудно держаться, ты берешься за что-то и бросаешь еще до того, как идеи начинают воплощаться в реальность. Многое из того, что ты говоришь, мне очень знакомо, я сама часто так думала, да и сейчас еще иногда думаю. Общество вращается вокруг производства, говоришь ты, только дети и пенсионеры умеют расслабляться. А сколько людей умирает от сердечного приступа вскоре после выхода на пенсию, с горечью добавляешь ты. Потом сообщаешь, что помрешь от скуки и что надо бы обсудить это с доктором Джеем.
Ты очень стараешься найти работу, но это почти невозможно. Твой принудительный отпуск закончился, теперь ты официально безработный. Если раньше ты был нарасхват, то теперь никто не хочет с тобой связываться. Ты в черном списке. Никому не нужен непредсказуемый дебошир, пусть бы и очень талантливый, а тем, кто все же тебя зовет, нужны твои худшие проявления, не ты, а гротескная карикатура на тебя. Ты бесконечно встречаешься со своим агентом, но последнее время он все реже тебе перезванивает, потому что переключился на нового перспективного подопечного, восходящую телезвезду: у него зубы белее, волосы гуще, кожа свежее, и шутит он очень политкорректно. Его любят домохозяйки и терпят водители грузовиков. Сегодня вечером ты швырнул в него стаканом, и потом, когда никто не видел, он позвал тебя выйти, чтобы поговорить, как взрослые люди, с размаху вдарил тебе кулаком в челюсть, одернул смокинг и вернулся на сцену, сияя пластмассовой улыбкой, чтобы дальше вести церемонию. Твои слова. Ты надеешься, что он сдохнет от венерической болезни. Порываешься перечислить всех, кому хорошо бы от этого сдохнуть.