Габор Васари - Montpi
Затем она сворачивает за угол, и я теряю ее из виду. Теперь толстуха стоит одна в подъезде дома.
– Извините, мадам, кто была эта дама, с которой вы перед этим разговаривали?
– Э, молодой человек, у этой дамы четверо детей!
– Невозможно. Она же так молода!
– Это моя сестра. Я младшая. Faites vos excuses, Monsieur… Вам надо извиниться, мсье…
– Это блондинка, которая…
– Ах вон что! Я думала, вы спрашиваете о другой. Маленькая блондинка? Это мадемуазель Люсьенн Ребу. Очень приличная молодая девушка. Она живет одна. Очень толковая, солидная девушка. Обратите внимание, всегда аккуратно вносит плату за проживание.
– Большое спасибо, мадам.
– Y a pas de quoi, Monsieur. Не за что, мсье. Мадемуазель Люсьенн Ребу… мадемуазель Люсьенн Ребу…
В три четверти первого я уже перед воротами больницы. Здесь уже многие стоят и ждут. Женщины с потерянными взглядами и молчаливые мужчины, прячущие под полами пиджаков пакеты и свертки.
Ровно в час открываются ворота, посетители устремляются внутрь и расходятся по дорожкам, спеша к своим коттеджам-отделениям.
Когда я с замиранием сердца спрашиваю сиделку о состоянии Анн-Клер, она отвечает:
– Она все утро спала. Подробностей мы не знаем.
Я осторожно закрываю за собой дверь в палату, она пробуждается.
– Bonjour!
Голос у нее усталый и бесцветный. Сиделка приносит в палату стул.
– Merci.
Я подвигаю его поближе к кровати.
– Ну, говори же… Я хочу слушать тебя…
– Анн-Клер, я видел кое-кого… Другого такого сходства быть не может, это была просто ты, совершенная копия.
– Monpti, – говорит она неожиданно и приподнимается. – Monpti, когда я умру, не покупай мне цветов, позаботься лучше о себе. Ты такой легкомысленный.
– Ты с ума сошла? Как тебе в голову такое…
– Скажи, он меня здорово накажет?
– Кто?
– Всемогущий.
– Не говори чепухи! Когда ты выйдешь из больницы, мы тут же уедем. Ты поедешь со мной в Венгрию и больше не будешь работать… Дунай – красивая широкая река, а Будапешт очень красивый город. Небо всегда синее-синее. Дождь идет редко. Горы тоже есть. Часть Будапешта такая же романтичная, как старый Монмартр вокруг Сакре-Кёр, но намного красивее. Там нет никаких увеселительных кабачков и заведений, переулочки тихие и чистые. Там живут старые люди, они крестятся, когда в полдень звонят колокола церквей и их звон тянется над старыми домиками, которые выглядят как пахнущие лавандой беловолосые матушки в белых фартучках. Зимой выпадает много снега, и тогда весь город белый. Воздух бодрящий и свежий. Жизнь размеренная, не такая беспокойная, как здесь. Люди ходят намного медленнее. В кафе можно по-настоящему посидеть и даже получить любые газеты. Есть и французские газеты и журналы. Женщинам говорят «целую вашу руку» и любят французов. Ты увидишь, все будут тебе рады… Венгры приятны и вежливы, в трамваях мужчины уступают дамам места. Все красиво одеты, и многие говорят по-французски. Женщины при встречах целуются и ни о ком не говорят зло. Все венгры порядочные и любят друг друга.
– Там ты был маленьким ребенком?
– Да.
Она молчит некоторое время.
– Monpti, я боюсь, что потеряю свою работу… Ты сходишь в бюро и скажешь, что случилось?
– Анн-Клер, я женюсь на тебе. Она начинает плакать.
– Отчего ты плачешь?
– Ты говоришь это только… потому что… потому что я больна.
– Неправда, я люблю тебя… Ты хочешь?
– Да… я знала, что ты когда-нибудь спросишь об этом… только не думала… что здесь… на больничной койке…
– И из-за такой чепухи ты плачешь? Я не пойду в бюро, тебе уже не нужно будет работать…
– Нет, ты должен сходить… Я хочу работать, пока ты не возьмешь меня с собой… Это будет такое счастье – считать дни. Но до этого нам надо собрать немного денег. Я буду экономить. Раздобудь мне карандаш, Monpti, и немного бумаги. Я точно рассчитаю нашу жизнь.
Она становится совсем оживленной.
– Дай мне сумку мою… сюда… пожалуйста… Она извлекает блестящую вещицу.
– Monpti, купи себе обручальное кольцо. У меня уже есть.
И тут же надевает свое кольцо. Она улыбается.
– Я всегда это знала, только не верила никогда, Monpti. Захвати с собой завтра молитвенник, тот, что я подарила тебе на Рождество. Принеси. Если ты меня хоть немножко любишь, ты принесешь молитвенник.
Тридцать седьмая глава
В конце улицы Сен-Жакоб неожиданно кто-то преграждает мне путь. Старик нищий. Которому я однажды дал пятнадцать франков.
Он пьян в стельку, от него за версту разит перегаром, и он едва держится на ногах.
Я хочу молча увернуться от него, но он не дает мне пройти.
– Я однажды парню… ик!.. которому я влепил пощечину… ик!.. он получил свое… ик!..
Он сплевывает.
– Убирайтесь прочь!
– Ты… хочешь двадцать су… э? Не говори, что я… плохой собутыльник…
Он, шатаясь, плетется за мной.
Я убыстряю шаг. Он рычит мне вслед:
– Ты! Espèce de métèque! Иностранная собака! Вот нализался…
Сперва я отправляюсь в справочное бюро больницы и спрашиваю об Анн-Клер. На этот раз опять ничего определенного мне не говорят. Почему они тут все такие скрытные?
Когда я вошел, она спала. Сегодня она выглядит намного хуже. Лицо бледное, щеки ввалились. Руки бессильно вытянуты поверх одеяла. Я не хочу ее будить; замерев, стою возле кровати.
Проходят минуты, потом четверть часа, она не открывает глаз.
На ночном столике, рядом с ее сумочкой, лежит лист бумаги, весь исписанный цифрами, рядом карандаш, который она просила принести. Наверняка она высчитала, сколько она сможет сэкономить от двух франков при почасовой оплате.
Я не стану говорить ей, что вчера ближе к вечеру я побывал в ее конторе: они не собираются брать ее обратно. На ее место уже взяли другую. Бог мой, кому ты теперь рассчитываешь счастье?
Не знаю, как долго я стою здесь, но побаиваюсь, что скоро кончится время посещения и мне придется уйти, не обменявшись с ней словом.
Я осторожно дотрагиваюсь до ее руки.
– Ma petite! Моя маленькая! Анн-Клер!
Мне приходится довольно долго будить ее, наконец она открывает глаза.
– О!
– У тебя слабость?
– Ты давно здесь? Почему ты ничего не сказал?
– Как ты себя чувствуешь?
– Я немного устала. Ты принес молитвенник?
– Да.
– Дай сюда! Подожди! Раскрой его! Все равно где. Она медленно высвобождает руку из-под одеяла и вцепляется пальцами в молитвенник. Она разрывает, рвет в клочья и мнет страницы изо всех оставшихся у нее сил.
– Ты с ума сошла?
– Молчи! Этот молитвенник ты сейчас же разорвешь, немедленно. Разорви его!.. Мне кто-то дал его… Я не хочу, чтобы он оставался у тебя… Разорви его… Если ты любишь меня, ты разорвешь его! Мне его дал один мужчина… Тогда я еще не знала тебя… Прости… что я тебе подарила эту книгу… но у меня… совсем не было денег…
