Эйлин Гудж - Сад лжи. Книга 2
Макс смотрит на нее с улыбкой. В глазах его застыл немой вопрос.
— Может, скажешь мне, в чем дело, а?
— Видишь ли, Макс, я вхожу, а ты сидишь на корточках… как будто… не знаю… все равно что застать тебя за чем-нибудь не совсем… ну, увидеть, как ты стащил с подноса печенье… в общем, в таком духе. Вот мне и стало смешно, — заключает она, вытирая слезы.
И тут Роза увидела, что он встает. Лицо побагровевшее, взгляд, который он на нее бросил, полон горечи. Смех тут же замер у нее на губах.
— Я переезжаю в Лос-Анджелес. Там мне предложили заведовать юридическим отделом мэрии. Ты в это время была занята в суде… так что мне просто не хотелось взваливать на тебя еще и это, пока не…
— Но ты, — перебила Роза, — уверен, что действительно хочешь туда ехать, Макс?
В ответ он только пожал плечами, изобразив на лице жалкое подобие улыбки:
— Что тебе сказать? Такие возможности на улице не валяются. И потом Мэнди тоже нравится жить в Калифорнии. Каждое лето она будет ко мне выбираться. И на каникулы само собой, и вообще. В прошлый уик-энд я брал ее туда с собой. Даже удалось поплавать в открытом бассейне. Вот посмотри! — И Макс поспешно закатал рукав рубашки, демонстрируя золотисто-коричневый загар. — Представляешь, это в середине ноября? В общем, не самое плохое место на свете, эта Калифорния.
«Господи, — застучало у нее в виске, — а Макс ведь и на самом деле туда перебирается. Навсегда!»
Пол под ее ногами — и паркет и персидский ковер — все внезапно поплыло и, словно дверь люка, с головой накрыло ее, низвергнув в какую-то черную дыру.
Макс, ее верная и всегдашняя опора! Все эти годы она принимала его дружбу как нечто само собой разумеющееся. Как воздух, которым дышишь, не замечая этого.
И вот сейчас… Ее так и тянет крикнуть ему: «Макс, не уходи! Не уходи! Ты мне нужен. Я… хочу тебя».
Но слова застревают в горле. Да и что толку просить — только выставлять себя полной дурой… И ему, и ей это может быть одинаково неприятно. Макс уже ушел от нее. Это ведь и так ясно. Три тысячи миль уже пролегли между ними — пока, правда, только в его мозгу и сердце. Когда четыре месяца назад Макс покинул ее квартиру, он уже начал свое путешествие. С первой же минуты… А она… она не сделала ничего, чтобы его удержать.
«Слишком поздно», — обрушивается на нее как удар грома.
— Когда?
— Через неделю. Вообще-то хотелось бы немного попозже, но Гарри уверяет, что у них там горит. «Сломался руль», так он выразился. — Он беспомощно развел руками. — Так что приходится сидеть здесь и разбирать завалы. Как-никак двадцать три года все же. Но ты вряд ли, думаю, захочешь мне помочь в этом деле…
В горле у Розы что-то булькнуло — ей с трудом удалось сдержать рыдание. Она пригнула голову, чтобы Макс не увидел, как ей больно. Потом изобразила на лице фальшиво-бодрую улыбку и постаралась как можно беззаботнее произнести:
— Нет, почему же. С удовольствием. Но у меня назначена встреча. И времени в обрез. Послушай, если ты всю эту неделю не слишком занят, давай вместе пообедаем или что-нибудь в этом роде, хорошо? С шампанским и прочим.
— Давай, — согласился Макс и снова опустился на корточки, приступая к разбору нижнего ящика своей картотеки. Рассеянно взмахнул в сторону Розы одной из коричневых папок. — Вот только разберу весь этот хлам, найду свой рабочий календарь — и тогда определимся, когда и во сколько.
Роза молчала, следя за тем, как Макс возится возле своего шкафчика. Всю эту сцену, говорила она себе, надо будет обязательно запечатлеть в памяти: рассеянный полуденный свет, проникающий сквозь жалюзи; склоненная голова Макса; рубашка, туго обхватывающая его широкие плечи. Мятый кончик рубахи хвостиком торчал из-под пояса серых брюк. Ей вдруг вспомнилось, как однажды, когда они вместе стояли под душем, он сказал ей, что «сложён, как старый бизон».
Бизон, подумала она теперь. Где-то ей приходилось читать, что индейцы на Большой Равнине, когда их застигал во время охоты снежный буран, спасались от холода с помощью бизона. Убив его, они разрезали ножом живот и забирались внутрь, пережидая непогоду. Точно так же поступила и она с Максом. Разве нет? Он был нужен ей, чтобы не замерзнуть.
Что еще может теперь произойти? Что он вечно будет ее ждать, — лелея свою к ней любовь? Нет. В сущности, это она причинила ему боль. И он в ответ поступил так, как на его месте поступил бы любой разумный человек.
Сейчас уже слишком поздно что-либо переигрывать.
Она представила: конец очередного суматошного дня; они с Максом сидят по обыкновению вдвоем за стаканом вина. Она рассказывает ему, как идет процесс в суде, как ей удалось переломить его ход. О своей встрече с адвокатом истца, об урегулировании, на которое в конце концов согласилась противная сторона. И о том, что всю ночь угнетало и преследовало ее: как могло случиться, что ее добрый ангел той далекой школьной поры вдруг оказался не кем иным, как матерью Рэйчел?
Господи, если бы только они могли вдвоем вернуться домой, откупорить бутылку вина, взять ее с собой в постель, а потом, после того как они не спеша предадутся любви, она будет лежать в его объятиях и разговаривать обо всем, что придет в голову. Так, как делали это всегда. Раньше. Правда, если быть честной, то это все-таки она в основном рассказывала и спрашивала его совета… а Макс большей частью слушал…
И вот сейчас, когда ей понадобилось узнать о самом Максе и его жизни, она не может сделать этого. Нет времени. А другой возможности у нее уже не будет.
Почувствовав, что глаза набухают от слез, Роза повернулась и тихо выскользнула из комнаты.
37
— И откроет перед ними Господь ворота рая, и возвратятся они на землю, где нет смерти и где одна только вечная радость…
Молодой священник положил на крышку простого белого гроба деревянный крест.
Прислушиваясь к его словам, Роза думала о своем — глаза ее оставались сухими.
«Вечная радость»… — эхом отдавалось у нее в сознании. — Хотелось бы, чтобы так оно и было. Видит Бог, Нонни никогда не получала от жизни никакой радости. Так пусть уж получит от смерти…»
Странно, удивилась она, до чего все это мало ее трогает. В сущности, ей совсем не жалко, что Нонни умерла. Впрочем, и радости она тоже не испытывала.
Если разобраться, то Нонни всю жизнь стремилась именно к смерти: эти Страстные Пятницы, воскресные мессы, молитвы по четкам, эти бесконечные исповеди… она как бы набирала очки для того, чтобы получить проход в рай, словно жизнь для нее была всего-навсего игрой в бинго.
