Маргарита Разенкова - Осень Атлантиды
Тогда Таллури пригнула к себе его голову (прядь черных волос упала ей на лицо) и прижалась губами к его губам.
«Да, я глупая девчонка, никчемная и неинтересная для вас даже в качестве наложницы, господин командующий Особым корпусом! Но признайте хотя бы, а большего мне и не надо, что я имею право на свои чувства к вам, на эту вот ненужную вам любовь! Да, я люблю вас, господин Джатанга-Нэчи. Просто признайте мое право на это, больше ничего!»
И вдруг у нее внутри все замерло: его губы ответили! Ответили горячо, чувственно, нетерпеливо! И она прижалась к нему, замирая от неслыханного, немыслимого счастья. Но в следующую же секунду он будто опомнился — оторвал ее от себя, встряхнул за плечи, пророкотав прямо в лицо:
— Что ты делаешь?!
Он не назвал ее по имени и не сказал «детка», и голос его был пугающе бесцветен и глух — она ошиблась, поверив его губам. Ошиблась! Как все ужасно!
Самое простое, логичное и всё решающее, что могло бы теперь произойти, это если бы господин Джатанга-Нэчи — командующий Особым корпусом, альв, аристократ — открыл бы люк виманы и своими собственными руками выбросил бы ее за борт. Как выбрасывают надоевшую вещь. Но он просто оставил ее, дрожащую, на заднем сиденье и молча пересел вперед, к штурвалу.
Дальнейшее воспринималось словно в тумане. Какое-то время, а может быть, и довольно долго (Таллури не осознавала реальности) вимана «Торнадо» неслась под самыми облаками к Городу. К Городу ли? Таллури смотрела в окно, болезненно вглядываясь в пейзаж, проносившийся мимо, и не узнавала ничего. Она и не хотела ничего — ни узнавать, ни понимать, ни думать о том, что будет дальше. Ею овладело полное безразличие.
Таллури пришла в себя, когда вимана пошла на снижение. Приземлились в незнакомом месте, довольно пустынном и безлюдном, на поляне посреди леса. Лишь небольшой храм высился на опушке.
Господин Нэчи покинул виману, не сказав ей ни слова. Значит, ей следовало ждать.
Через некоторое время он вернулся в сопровождении двух жрецов в зеленых хитонах, что-то объясняя им на ходу. Подойдя, распахнул люк, где сидела Таллури, и жрецы принялись деловито осматривать ее израненные ноги, трогали запястье, проверяя пульс, заглядывали в зрачки через кристаллические линзы. Заключили:
— Угрозы жизни нет. Но девушку следует оставить у нас на несколько дней: раны, нанесенные дикими животными, вы знаете, господин командующий, опасны внезапным воспалением.
Он кивнул. И жрецы увели ее, беспомощную и растерянную, прочь от виманы.
Ее раны промыли настоями трав, перебинтовали, дали напиться каких-то горьких отваров и подслащенного молока и наконец оставили одну в комнате с зеленой занавесью вместо двери. В коридоре, по другую сторону занавеси, кто-то долго ходил и шепотом переговаривался, потом пронесли стонущего больного, и за ним прошла целая толпа жрецов-медиков, бросая длиннополые тени на занавесь. И все стихло.
Таллури не могла больше лежать. Она провела здесь несколько часов и больше находиться здесь не хотела. Единственное, чего ей хотелось, — уйти куда угодно, например в лес, и идти долго-долго, бесконечно, пока не иссякнут силы. Тогда она просто ляжет в траву и умрет.
Покинуть обитель жрецов-медиков оказалось несложно. Никто и не думал ее задерживать. На улице она огляделась. Наступил вечер. Луны не было видно. В сгустившихся сумерках лес стоял неприветливой стеной, от ночного ветра раскачивались кроны, и где-то ухала ночная птица. Еле переставляя разболевшиеся ноги, Таллури бездумно двинулась в сторону деревьев.
Через несколько шагов в темноте обозначился силуэт машины. «Вимана», — вяло отметила про себя Таллури. И, лишь подойдя ближе, вздрогнула — «Торнадо». Черный корпус сливался с теменью ночи, бортовые огни были погашены. «Торнадо» будто уснул на стоянке, но Таллури вдруг несомненно поняла: хозяин виманы сидит сейчас за штурвалом. И ждет ее.
Она приблизилась почти вплотную к лобовому стеклу — господин Нэчи смотрел на нее из-за штурвала — и положила на стекло раскрытую ладонь:
«Я не жалею ни о том, что сказала, ни о том, что целовала вас, господин командующий. Готова повторить это еще и еще: я люблю вас!»
«Я знал, что ты не останешься здесь, маленький дикий зверек. Я ждал тебя».
Дверь люка с шипением отъехала в сторону. Таллури обошла виману и устроилась на сиденье рядом с пилотом.
* * *Где-то в глубине огромных помещений вскрикнул и захлопал крыльями Руах. В доме было тихо и темно. Но Таллури больше не боялась этого дома.
Господин Нэчи усадил ее в свое кресло с подлокотниками в виде крыльев грифона, укрыл теплым пледом, налил себе вина в чашу и уселся прямо на пол у ее ног.
— Выслушай меня, детка. Я принял важное решение.
Он замолчал и молчал долго, время от времени делая глотки из чаши, низко склонив голову. А когда заговорил, Таллури не первый раз отметила про себя, как глубок и красив его голос.
— Много лет назад, еще до начала моего служения и женитьбы, я побывал в Дельфах. У предсказательницы-пифии. Это было незапланированное путешествие, но, как я еще тогда понял, неслучайное.
Попасть к пифии невероятно трудно, и я особо не надеялся, но всё сложилось самым благополучным образом, Судьба покровительствовала мне. Я хотел задать ей несколько вопросов о своем будущем: о служении, о браке (Виана уже была моей невестой, и день свадьбы назначен), о чем-то еще, что казалось мне важным в ту пору. Теперь даже не помню, о чем.
Пифия предрекла неожиданную для меня вещь — перемену служения. Но этого я не боялся, я же не знал, из-за какой трагедии это произойдет, и почти отмахнулся от этого предсказания, не желая знать подробности. И о служении пифия не сказала больше ни слова.
Я спросил, больше из почтения, чем из любопытства, о женщине моей судьбы, полагая услышать несколько приятных слов о Виане. Пифия ответила, что Случай трижды столкнет нас, прежде чем я осознаю, что люблю ее. Она повествовала в будущем времени, но пифии часто путают прошлое, настоящее и будущее, а я все время думал о Виане и все слова пифии, с большей или меньшей натяжкой, отнес на ее счет. Хотя уже тогда понимал, что не люблю Виану так, как хотел бы любить свою женщину. Так, как могу любить!
Пифия предрекла:
«Эти три раза таковы. Первый раз она упадет к тебе в руки с неба».
Виану я впервые увидел сходящей с высокой лестницы в отцовском доме — похоже на предсказание, как я решил.
Далее пифия сказала:
«Во второй раз — ты поднимешься туда, где стояла она».
Я представил себе нечто очень сложное — социальное положение Вианы по отношению ко мне: она же была из императорского рода.
