Мейвис Чик - Любовник тетушки Маргарет
— Надеюсь, у нас будет возможность поговорить, — сказал он sotto voce,[68] что было вовсе на него не похоже.
Я отправилась в путь ясным солнечным декабрьским утром. По дороге с удовольствием перебирала в памяти последние несколько месяцев своей жизни. Они были сплошным наслаждением, и при этом никто не обжегся. Я так и сказала Оксфорду: все было прекрасно. У него, правда, имелась своя, мужская точка зрения, которая состояла в том, что «мужчина забывается в работе, а женщина — в скорби». Несколько раз он высказывал беспокойство о том, как я буду себя чувствовать после его отъезда. Это было не высокомерием, а обычным мужским убеждением, что, когда они заняты делом где-то там, далеко, мы остаемся безутешными и пассивными. Я не собиралась быть ни безутешной, ни пассивной. Проезжая через Стэмфорд, вспомнила, как во время нашего совместного путешествия мы пили здесь чай «У Джорджа». Как я была тогда довольна жизнью! И это чувство меня практически не покидало, — правда, иногда становилось тревожно, что вся эта история затянет меня слишком глубоко. Я по-прежнему считала, что затея моя была абсолютно достойной, удалась и принеси именно то, на что я рассчитывала. Но что скажут мои подруги, когда Оксфорд вдруг возьмет и уедет в Южную Америку? Безусловно, будут называть меня храброй и благородной, поскольку я стану его защищать. А, ладно. Может, когда-нибудь расскажу им все.
Я прибыла к Джилл часа на два раньше, чем предполагала, поскольку передумала заезжать в Хексемское аббатство. Джилл выскочила из дома мне навстречу с сияющими глазами и румянцем во всю щеку, что объяснила радостью встречи со мной. Следуя за ней на кухню, я чуть было не сказала: «У тебя такой вид, будто ты провела бурную ночь», — но вовремя увидела, что за столом кто-то сидит. Поначалу мне показалось, что это Дэвид, но пару секунд спустя я разглядела мужчину постарше, с благородным, хотя и немного обветренным лицом, в зеленом охотничьем свитере. Загорелыми до черноты руками он держал чашку с чаем. Он улыбнулся мне так, что по коже поползли мурашки.
— Знакомься: Чарлз Лэндшир. Чарлз, это моя подруга тетушка Маргарет из Лондона.
— Звучит как титул, — заметил он и, поднявшись, пожал мне руку.
— Вы имеете отношение к тому Лэндширу?[69] — поинтересовалась я.
— Да. Отдаленное, — ответил он, с улыбкой глядя мне прямо в глаза. Видимо, поэтому я и не приняла его. Работ Лэндшира я тоже не принимала.
— Вообще-то я как раз собирался уходить, — сказал он. — Джилл, давайте обсудим это дело поподробней. Уверен, мы договоримся. — И ушел.
Я вопросительно приподняла брови.
— Бизнес, — коротко объяснила Джилл. — Он управляет магазином натуральных сельскохозяйственных продуктов неподалеку отсюда и вскоре собирается открыть еще один, южнее.
— А-а, — поняла я. — Это должно быть тебе на руку.
— Что ты о нем думаешь? — спросила Джилл. Вопрос показался мне странным.
— Не могу сказать, что он мне очень понравился, но какое это имеет значение? Немного приторный — не знаю, не могу объяснить. Но я очень рада тебя видеть. — Я подошла, поцеловала подругу и, не почувствовав обычного дружеского отклика с ее стороны, обеспокоенно спросила: — Джилл, у тебя все в порядке?
Ее глаза потускнели, румянец исчез.
— Да, конечно, — ответила она, проводя рукой по лбу. — Просто немного устала, вот и все.
— Саймон шлет тебе горячий привет. Я рада, что приехала без него: будет возможность поговорить.
Но если я ожидала чего-то большего, чем сугубо поверхностная болтовня, меня ждало разочарование. Джилл была рассеянна, скованна, и порой я подмечала у нее такой несчастный взгляд, что на память приходила женщина, сидевшая, уронив руки на руль, в машине возле станции метро «Холланд-парк», в тот памятный вечер, когда мы с Саскией возвращались со своего прощального ужина. Вечером мы пили джин с тоником, сидя у зажженного камина в ожидании Дэвида, и я спросила подругу: в чем дело? Но та лишь пробормотала что-то насчет бизнеса. Мои попытки выразить сочувствие вызвали протестующий жест.
— Честно говоря, для меня это не так уж важно, — призналась Джилл, подкладывая полено в огонь. Теперь движения ее стали старческими, от сияющего румянца не осталось и следа. Некрасиво шаркая ногами, она добрела обратно до кресла и тяжело опустилась в него. Она даже к джину едва притронулась.
— Джилл, что с тобой? — настойчиво спросила я, наклоняясь поближе.
Она с вымученной улыбкой сжала мне колено:
— Ох, прости меня. Я немного не в себе. Считай, что дело в избытке гормонов. — И печально улыбнулась: — Или в их недостатке.
— Это действительно все?
Она безнадежно махнула рукой:
— Да, уверена, что причина в этом. А еще в том, что Сидни Берни уходит, решил сменить место работы.
— Сидни? Брось, он же Меллорс, и останется с тобой навечно. — Она покачала головой. — Мне всегда казалось, что он тебя любит, — рассмеялась я, прикладываясь к стакану. — И я всегда питала большие надежды на то, что ваше свидание среди незабудок состоится. — Если я рассчитывала рассмешить Джилл, как она, бывало, смешила меня, то жестоко ошиблась.
— Это не повод для шуток, Маргарет, — сухо упрекнула Джилл.
Я уставилась в свой стакан, озадаченная и немного обиженная, но, разумеется, обиженная и вполовину не так горько, как она, — это я понимала. Неужели Джилл могла так расстроиться из-за того, что какой-то работник, пусть и прослуживший у нее очень долго, нашел себе другое место?
— Я всегда считала, что он — твоя главная опора. Почему он уходит? Денег мало или что?
— Ты чертовски права, он был моей главной опорой, — зло сказала она. — Все это знали. Именно поэтому его уход — гребаное предательство.
Чтобы Джилл так ругалась?! Лила слезы? Нет, это определенно гормоны. Сидни Берни был хорошим работником, но отнюдь не незаменимым — особенно при нынешнем уровне безработицы. Нет, такую реакцию наверняка вызывало что-то иное, в том числе, не исключено, и гормоны. Какая гадость эти гормоны. Мерзкие маленькие дряни — от них одни неприятности: бродят, бродят в организме, а потом — раз и уходят куда-то, словно беспечные дети, и уже никогда не возвращаются.
— А ты о ТЗГ не думала? — спросила я.
Джилл наконец горько, но все же засмеялась:
— Ты имеешь в виду «терапию путем замены головы»? — Встав из кресла, она носком толкнула полено, которое выкатилось за решетку, и снова ругнулась. Я взяла щипцы и водворила полено на место.
— Вот, возьми. — Сев на подлокотник ее кресла, я протянула ей почти нетронутый стакан. — Выпей. Это смягчит твое разъяренное сердце.
