Кирк Дуглас - Дар
– Не думаю, Лаура, что мне удастся все это выдержать.
– Да тебе это и не нужно, детка! Пошли их всех к черту и продай акции!
Патриция сонно пробормотала:
– Не знаю… может быть, ты и права… сама не знаю.
И она заснула.
Лаура на цыпочках вышла из спальни и осторожно прикрыла за собой дверь. Потом помчалась на кухню и схватила телефонную трубку.
– Ну, и? – поинтересовался Хорейс Коулмен.
– Думаю, что вот-вот сломается.
– Гмм… – Коулмен на мгновенье замолчал, взвешивая то, что собирался сказать. – Лаура, как бы вы отнеслись к вознаграждению в четверть миллиона долларов?
У Лауры перехватило дыхание.
– С восторгом!
– Тогда позаботьтесь, чтобы она сломалась.
ЛИССАБОНМигель не осмеливался открыть глаза. Ведь во сне он сжимал Патрицию в объятиях, чувствовал нежность ее кожи, вкус ее раскрытых губ…
В церкви зазвонил колокол, и Мигель окончательно проснулся. Чудесный сон развеялся – он по-прежнему находился в тюрьме, лежал на нарах в одиночной камере. Удастся ли ему когда-нибудь свидеться с нею наяву?
Он испросил разрешения ежедневно посещать тюремную часовню, благодаря чему прослыл самым набожным из заключенных, хотя отправлялся он туда только затем, чтобы вспомнить минуты, проведенные на каменном полу вдвоем с Патрицией. Обычно он ходил в часовню после обеда, когда солнечный свет, пробиваясь сквозь окно-розетку, был точь-в-точь таким же, как когда он увидел ее здесь перед алтарем.
Он уставился на большое желтое пятно, с неровными бурыми разводами, расплывшееся чуть ли не по всему потолку. Каждое утро он ломал себе голову над тем, откуда оно могло взяться. Сегодня он решил, будто узник из камеры, находящейся выше этажом, разбил в припадке ярости «парашу», и ее содержимое просочилось сквозь штукатурку.
Мигель встал и подошел к зарешеченному окну. На тюремном дворе жгли гору мусора, и черный дым, извиваясь, полз в безоблачное воскресное небо.
Когда же его будут судить? Эмилио сказал, что суду потребуется определенное время на дознание. И ждать оказалось хуже всего – просто невыносимо.
Но когда суд все-таки начнется, какие же слова подыскать ему в собственную защиту? Он убил Луиса Велосо, это факт. Сейчас Исабель – чувствуя себя уязвленной – захотела взять реванш. Ему никогда не забыть того дня, когда она привела к нему полицию.
Хорошенький же она устроила спектакль! На кладбище – прямо у могилы Пауло.
Он приходил туда каждый день и тихо сидел на камне возле последнего отцовского приюта. Ему казалось, будто они с отцом разговаривают, он припоминал и повторял слова, которыми они обменялись накануне смерти Пауло.
А в тот злополучный день, уходя с кладбища, он увидел, как к нему приближается одетая в черное Исабель. С нею было двое полицейских.
– Вы арестованы!
– За что же?
– За убийство Луиса Велосо.
Мигель поглядел на Исабель, но лицо ее было скрыто под черной вуалью.
– Исабель, – негромко воскликнул он. А потом повторил. – За что же?
Она ничего не ответила, хотя он почувствовал, что она дышит ядом.
Это произошло в воскресенье, ровно две недели назад. С тех пор прошла, кажется, целая вечность.
Пока Мигель наблюдал за тем, как поднимается в небо дым от груды сжигаемого мусора, неизменно досаждавший ему колокольный звон становился все громче и громче. По другую сторону тюремной стены просыпался город. «Ах, Патриция, где же ты? Клянусь, я готов отдать все на свете, лишь бы провести несколько минут вместе с тобой. Готов даже полюбить этот звон!»
А колокола продолжали названивать. Интересно, стоит ли сейчас Ультимато в стойле, дожидаясь, пока его заберет Эмилио? Он так хорошо проявил себя в поединке с бычком – теперь ему опять не терпится в бой. Ему кажется, будто о нем забыли. Мигелю оставалось надеяться только на то, что Филипе не забудет угостить Ультимато лишней морковкой и пустит его порезвиться на внутренней арене и поваляться в опилках.
Снаружи, из коридора, послышался шум шагов: заключенных после завтрака разводили по камерам. Мигель в столовую не пошел: он не чувствовал голода.
В замке повернулся ключ, дверь открылась, показалась голова охранника:
– Эй, одноногий! Тебя ждут в главной конторе.
Его повели в помещение, в котором он очутился впервые сразу после ареста. «Вот ваши вещи», – сказал ему тюремщик, перебросив Мигелю сверток в бурой бумаге, перетянутый грубой веревкой.
Мигель недоуменно уставился на него.
– Не унывайте, – добродушно сказал тюремщик. – Церквей полно и на воле.
– Меня выпускают?
– Есть такой слушок.
Когда перед Мигелем открылись тяжелые стальные ворота, по другую сторону их уже дожидался Эмилио. Вид у него был самый торжественный.
– Следуй за мной, – таинственно произнес он.
– Да, но…
– Ни слова больше! Садись в машину.
Когда они отъехали от тюрьмы, Мигель решил настоять на своем:
– И все-таки, будь любезен, объясни мне, что происходит.
– Тебя выпустили из тюрьмы, друг мой, – разве этого не достаточно?
– Да, конечно, но…
– Никаких «но». Будь счастлив. – Эмилио хмыкнул. – Хотя не демонстрируй своего счастья слишком в открытую – тебе ведь придется присутствовать на похоронах.
– А кто умер?
Эмилио окрестил себя крестным знамением.
– Исабель.
Мигель сжал ему руку с такой силой, что машина пошла юзом.
– Эй, полегче!
Эмилио с трудом выровнял машину.
– Оставь эти шутки! Я и так всласть насмеялся в тюрьме.
– Это не шутка. Ты свободен. Теперь некому давать показания против тебя.
– Что же произошло?
– Она покончила с собой.
– Покончила с собой?
– Да – заколола себя кинжалом. Сразу после того, как Патриция покинула ее дом.
– Что за чушь ты мелешь?
– Это длинная история. Патриция настояла на том, чтобы повидаться с Исабель. Она пыталась убедить ее отозвать обвинение. Исабель вышла из себя и накинулась на Патрицию, решив убить ее.
– О Господи!
Мигель оцепенел от страха.
– Эй, гляди веселее! Ничего с твоей драгоценной подружкой не произошло. Но мне опять исцарапали всю физиономию, пока я вырывал нож из рук Исабель.
Мигель был не в силах рассмеяться.
– И тем же самым ножом она лишила себя жизни.
– Она и впрямь была сумасшедшей… но какая беда.
– Лучше бы ты меня пожалел. Мне еще чертовски повезло, что в момент самоубийства рядом оказалась служанка.
Мигель вопросительно посмотрел на него.
– Весь этот нож был покрыт отпечатками моих пальцев. Нас с тобой вполне могли бросить в соседние камеры.
Впервые за весь разговор Мигель улыбнулся.
– Лучше в одну камеру. И я отдал бы тебе верхние нары.
