Елена Колина - Хорошее настроение (сборник)
Даша
23 января, среда
Ну, не знаю… что уж так расстраиваться?.. У меня тоже недавно вытащили из машины сумку, прямо на светофоре, когда я смотрела в зеркало заднего вида, красила губы. Но я же не расстраивалась так ужасно, как Макс… А в сумке, между прочим, была почти новая пудра, не говоря уж о правах и паспорте… Паспорт и права мне потом вернули, а пудру нет.
Я никогда не видела Макса – таким. Таким безжизненным, безучастным… Он даже шутить не мог и говорил не как всегда, а медленно выдавливал из себя слова, как будто он мясорубка и едва работает, нужно покупать электрическую.
Ужас, да… На Максима напали в подъезде. Макс спустился вниз, а в подъезде стоит какой-то страшный человек, Макс сказал – амбал. Макс сказал, что этот амбал молча на него посмотрел, потом также молча протянул руку и… и взял его за нос. И в этом простом обидном жесте было такое бессовестное нарушение частного пространства, что это было так страшно, очень страшно… гораздо страшнее, чем если бы этот амбал его ударил.
Макс сказал, что от него, от этого амбала, пахло опасностью, будто ему все равно, что сделать в следующую секунду, захочет – возьмет за нос, а захочет – убьет. Макс сказал, это было, как будто между ним и смертью не осталось ничего, кроме этой руки, держащей его за нос…
– И что, что было дальше? – спросила я.
Амбал одной рукой продолжал держать его за нос и молча протянул другую руку – мол, давай…
– Ну а ты, ты что?..
Макс сказал:
– А я молча отдал амбалу чемодан…
– Максик, какой чемодан, ты бредишь?
Макс сказал, что он оговорился – не чемодан отдал, а бумажник.
– Максик, давай в милицию позвоним? – предложила я.
Максим молча отвернулся. Да, правда, какая милиция… у них таких нападений много, и наше, слава богу, не самое страшное, вот же он, Макс, жив-здоров, только сильно напуган.
– Ну хорошо, давай тогда к частному детективу! Какой он был? Этот человек, какой он был, говори!..
Но Максим ничего не успел рассмотреть, никаких особых примет, заметил только, что амбал был в стройотрядовской куртке. Да, это действительно странно, зимой в стройотрядовской куртке холодно – вот Макс и обратил внимание…
Какой ужас, какой кошмар эта история с Максимом… Все-таки у нас очень криминальная обстановка. Мне нужно каждый день повторять Муре и маме, как правильно себя вести в криминальном городе на Неве.
Я тут же позвонила Муре и сказала, что ей нельзя:
– входить в подъезд с незнакомыми людьми;
– и выходить тоже;
– садиться в частные машины на улице;
– думать, что она умнее всех;
Затем я позвонила маме и сказала, что ей нельзя:
– входить в подъезд с незнакомыми людьми;
– и выходить тоже;
– садиться в частные машины на улице…
Садиться в частные машины на улице… Ох, а я, я сама хороша! Совершенно не соблюдаю правила безопасности – думаю, что я умнее всех, вхожу в подъезд с незнакомыми людьми. И сажусь в частные машины, например, сегодня, на Владимирском проспекте у дома номер семь…
Сегодня утром у меня не прозвонил будильник.
– Эй, мумия, просыпайся, – сказал мне кто-то, – мумия! В садик пора.
Кто-то – это был Андрюшечка, а мумия – это я. Мама вчера водила Андрюшечку в Эрмитаж и показывала ему мумию, и теперь он думает, что если кто-то крепко спит, то он мумия.
Так вот. Сегодня утром у меня сломалось все, сначала будильник, а потом машина. Будильник не прозвонил, машина не завелась. То есть она, конечно бы, завелась, если бы в ней был бензин. Мы с Андрюшечкой опаздывали в садик, а дети ровно в девять едят кашу по-немецки. Это урок, им нужно есть кашу и говорить – гут, зеер гут.
Вот я и поймала машину, прямо у дома. Обычно я не сажусь в машину, в которой есть еще люди, кроме водителя. Но я очень боялась, что мы пропустим кашу, тем более было раннее утро, когда криминальные личности еще крепко спят, как мумии, и яркое солнце, в общем, было не страшно. И мы поехали в садик на этом немного раздолбанном микроавтобусе, в котором был еще один человек, кроме водителя.
– Ой, Макс, я чуть не забыла тебе рассказать! – сказала я. – Знаешь, кто там был в этом микроавтобусе? Твой школьный друг Серега, ну помнишь, который живет на Английском проспекте?
Серега вел машину и разговаривал со мной о литературе, – откуда он знает, что я писатель?
– …А что же вы такое пишете? Наверное, женские романы… – сказал Серега.
Неужели видел мои книжки в магазине, а может быть, даже читал, – как приятно, когда тебя узнают и тут же начинают хвалить.
– Зачем же вы пишете женские романы? Женские романы я не читаю. Ну, а мы романов не пишем, мы с работы едем, последних пассажиров развезли. А какие у вас тиражи, наверное, крошечные?
Это был такой обидный для меня разговор, а сам Серега был такой замерзший – у него не работала печка, – что мне захотелось сказать ему что-нибудь приятное.
– А помните, я у вас на чердаке ударилась о чемодан? Это, может быть, очень дорогой чемодан, почти такой же чемодан стоит тысячу долларов или даже тысячу двести… Мы с Максом были в антикварном магазине и видели…
– Тысячу двести? – одновременно повернулись две головы с переднего сиденья.
– Да, или даже тысячу триста… – Мне очень хотелось сделать Сереге что-нибудь приятное.
– Ну, а Максыч как? – небрежно спросил Серега. – Уехал уже? Он мне свой мобильный давал, а я не позвонил, а потом потерял.
– Да он тут рядом живет, – сказала я, – в угловом доме на Верейской.
Серега вел машину и смотрел вперед, а человек с переднего сиденья, перегнувшись назад, смотрел на меня.
– Повидаться бы, он когда дома бывает? – спросил он. Наверное, они все вместе учились в одном классе, иначе зачем ему видаться с Максимом.
– Ну… он сегодня около двенадцати уходит, а обычно он по утрам дома, – сказала я, – я ему от вас привет передам.
Максим повернулся лицом к стене. Кажется, мой рассказ его не отвлек, не развеселил…
Что-то как будто сидело у меня в голове и мешало думать, чем бы еще развеселить Максима… И это что-то почему-то была стройотрядовская куртка. Хотя я сама никогда не была в стройотряде… В стройотрядовской куртке, в стройотрядовской куртке… Вот оно!.. Вот что сидело у меня в голове!..
– Макс, послушай! Это тебя совершенно точно отвлечет. Такое совпадение! Я тоже сегодня видела человека в стройотрядовской куртке! Знаешь, кто это был? Тот человек на переднем сиденье, Серегин друг, ну, который тоже хотел с тобой повидаться.
Максим накрылся с головой пледом и замер. Господи, ну что мне с ним делать?!
– Серега сказал – он артист, – продолжала я упавшим голосом, – но не настоящий артист, а когда учился в университете, играл в университетском театре. Серега им гордится, потому что они вместе работают, а он артист с университетским дипломом. Этот артист ко мне обернулся и сказал, что может сыграть любую роль. Хотите, свою родную, рафинированного интеллигента, а хотите, люмпен-пролетария, такого, что встретишь – испугаешься. Этот артист, он немного опустившийся, но милый. Так вот, к чему я говорю – этот артист, он был в стройотрядовской куртке… Какие бывают странные совпадения, правда? Эй, Макс, улыбнись! Макс, ну хотя бы немножко улыбнись!
