Татьяна Бочарова - Мой суженый, мой ряженый
Санек самоотверженно поддерживал беседу, ни на секунду не закрывая рта. Так они просидели до десяти.
— Кажется, мне пора, — проговорил Санек, взглянув на часы.
— Куда ты? — засуетилась Ольга Арнольдовна. — Посиди еще.
— Поздно уже. Вам нужно отдыхать. И Жене тоже. Она устала.
— Что ж, очень благодарна тебе за визит. И торт чудесный.
— Рад стараться для вас. — Он встал из-за стола и направился в прихожую.
— Одну минутку, — остановила его Женя.
Он, будто ждал этих ее слов. Сразу остановился, обернулся к ней. Лицо его выразило тревогу и — одновременно — надежду.
— Давай зайдем ко мне. — Она взяла его за руку и провела к себе в комнату.
Они стояли и смотрели друг на друга, пристально и испытующе.
— Жень, — наконец тихо окликнул Санек.
— Что, Саня?
— Ты самая лучшая. Я… я на все для тебя готов.
— Я знаю. Спасибо тебе за это. Если хочешь… останься.
Он покачал головой.
— Хочу. Но не сейчас. Не сегодня. Мне надо, чтобы ты все как следует обдумала.
— Что обдумала?
— Женя, ты же понимаешь. Ты сейчас, как бы это выразиться, слегка… не в себе. Тобой руководят эмоции, а не рассудок. Может быть, завтра ты начнешь жалеть о том, что сделала сгоряча.
— Я ни о чем не буду жалеть.
— Верю. — Санек улыбнулся. Наклонился и поцеловал ее. — Спокойной ночи. Я позвоню завтра, вечером. Я люблю тебя, Женечка. Очень люблю. Чакина — паразитка, но я благодарен ей за то, что она привела тебя к нам. — Он повернулся и пошел в прихожую.
Женя проводила его до порога, захлопнула дверь. Хотела идти обратно в комнату и наткнулась на мать. Та смотрела на нее вопросительно.
— Что все это означает?
— Ничего, — спокойным голосом проговорила Женя. — Саша волновался за твое здоровье, вот, решил навестить.
— Это очень трогательно. — Ольга Арнольдовна скептически поджала губы. — Но мне почему-то показалось, что дело не только в этом.
— А в чем еще? — устало спросила Женя.
— Женюся, не стоит пудрить мне мозги. Скажи честно, ты решила сделать перестановку на личном фронте? Так?
Женя молчала, затравленно глядя на мать.
— Что случилось? — тон Ольги Арнольдовны из язвительного стал серьезным и участливым. — Ты окончательно потеряла надежду?
— Да.
— Все так плохо?
— Хуже некуда.
— Что ж такого Карцев выкинул на этот раз? Ведь не изменил же тебе?
— Вот именно. — Женя боком протиснулась мимо матери и скрылась в комнате, плотно прикрыв за собой дверь.
Она ожидала, что та сейчас же войдет следом и начнет опять подробно и настойчиво обо всем расспрашивать, но Ольга Арнольдовна не появлялась.
Женя разобрала диван, постелила постель и в задумчивости присела на ее край. Ей казалось, будто ее оглушили сокрушительным ударом в челюсть, и она пребывает в полнейшей прострации. Женька, Женька! Как он мог так поступить? Как мог? После всего того, что было — нет, в это поверить невозможно!
Женя уткнулась лицом в подушку, но глаза по-прежнему оставались сухими. Сердце разрывалось от тоски и отчаяния. Как ей забыть его? Как? Кто бы подсказал.
Она вдруг подумала, что именно так, возможно, сошла с ума Зинаида. Не стало рядом того, кто был ей дороже всего, и жизнь потеряла смысл, превратилась в ад. Вместо слез внутри пылал уничтожающий огонь, не оставляя ничего разумного, милосердного, человеческого. Опаленный этим огнем уже никогда не сможет побороть в себе жестокости.
Женька жестокий. Он знает, как она мучается и ни капельки не жалеет ее. Он жалеет лишь себя. Что ж, наверное, он имеет на это право. И вообще, он имеет право жить так, как ему хочется: целоваться с Любкой, спать с ней, ненавидеть, кого угодно, презирать всех и вся. И не вспоминать о влюбленной в него наивной дурочке.
Дверь тихо скрипнула. «Мама», — безразлично подумала Женя. Но это оказался Ксенофонт. Он пересек комнату и мягко вспрыгнул ей на ноги. Женя ма секунду оторвала лицо от подушки и тут же снова упала навзничь. «Не могу, не могу!» — Она старалась избавиться от адского пламени, терзающего ее изнутри, изо всех сил старалась заплакать. Хоть каплю слез, хоть малую толику — лишь бы смягчить эту невыносимую, жгучую боль, утолить бессильную ярость, остудить гнев.
И, наконец, глаза подернулись спасительной влагой. Женя всхлипывала, плечи ее дергались, Ксенофонт смотрел на нее в недоумении, свесив с дивана свой роскошный хвост. Так она и уснула — лицом вниз, волосы разметались по подушке, одеяло сползло на пол. Потом, позже, когда время было уже за полночь, тихонько вошла Ольга Арнольдовна. Постояла возле дивана, осторожно поправила одеяло, хотела забрать кота, но Женя во сне жалобно застонала. Она отдернула руку и на цыпочках вышла.
32
Санек позвонил вечером следующего дня, как и обещал.
— Женечка, как жизнь?
— Бьет ключом, — ответила она.
— Хорошо, что не по голове, — сострил он. Тон его, однако, был серьезным. — Ты подумала? Я имею в виду нас с тобой.
— Да, подумала.
— И что? — Женя почувствовала, как ее через трубку атакует его нетерпеливое и страстное ожидание.
— Саня, я еще вчера все решила. Жаль, что ты не поверил мне.
Он громко выдохнул.
— Тогда я сейчас приеду к тебе.
— Давай.
— Нет, не сейчас, — поспешно поправился Санек. — Завтра. Завтра с утра.
— Опять завтра? — Женя усмехнулась. Усмешка получилась холодной и не слишком доброй.
— Да. И мы пойдем куда-нибудь. Хочешь в театр?
— Хочу в Большой. На «Аиду» Я однажды почти попала на нее, но видно, не судьба была.
— Нет проблем. Я куплю билеты. На вечер. А днем мы просто погуляем по городу. Идет?
— О’кей.
Они распрощались. Женя повесила трубку. Зашла к матери и проговорила нарочито бодрым голосом:
— Завтра к нам снова придет Саша. И мы с ним пойдем в Большой, на оперу.
— Замечательно. — Ольга Арнольдовна кивнула. Поколебалась и прибавила. — Особенно хорошо, что вы не торопитесь.
— То есть? — Женя уставилась на мать непонимающим взглядом.
— Саша неглупый парень. Ему совершенно очевидно, что нельзя в одно мгновение разлюбить и влюбиться заново. В отличие от тебя.
— Ты считаешь, я способна на безрассудные поступки?
— Ты в состоянии шока. В таком состоянии люди порой выпрыгивают из окна.
Женя презрительно фыркнула.
— Не беспокойся, я не собираюсь из-за этого придурка ниоткуда прыгать.
— Это я фигурально выразилась. Ты собираешься сделать другое. Кстати, не менее необратимое, чем прыжок из окна.
— Это мое дело, — отчеканила Женя.
