Алина Знаменская - Свидетельница
На столике рядом со мной запиликал телефон хозяйки. Засветился экран, проявил известного в нашем городе музыканта. В нашей семье его называли не иначе, как Эллочкин композитор. С экрана музыкант обаятельно улыбался.
Хозяйка скользнула взглядом по мобильнику и продолжила разговор, будто ничего не видела и не слышала.
Я показала глазами на трубку.
Элла едва заметно нахмурилась, взяла мобильник. И… отключила сигнал. Затем поднялась, сходила за сигаретами и пепельницей, вернулась. Мой разговор с ней на этом мог бы и прерваться, пора было подняться к Нике. Но в это время сверху, из дверей Никиной комнаты, выглянул Солодовников, весело поздоровался со мной, что-то взял из коридора и снова нырнул в комнату.
Я слегка обалдела. Как же он очутился в доме?
И сама себе ответила – через балкон.
– Не нужно им сейчас мешать, – попросила Элла. – Подожди минут десять. Он перенесет ее с балкона в комнату.
На столе беззвучно заплясал телефон. Засветился экран, снова заулыбалось симпатичное лицо композитора. Элла неторопливо отключила телефон. Аппарат пиликнул заключительную мелодию. Экран погас.
Я наблюдала за всем этим, не смея спрашивать.
– Я рассталась с Феликсом, – ответила Элла на мой молчаливый вопрос.
– Разлюбила?
Она отрицательно покачала головой:
– Нет, люблю. Кажется, еще больше люблю, чем всегда.
– Тогда – он?
– И он, думаю, любит по-прежнему и не хочет смириться с моим решением.
Я чувствовала, что Элле необходимо выговориться. И хотя обычно она не посвящала меня в свою личную жизнь, я поняла, что сейчас услышу от нее нечто важное. То, что она пока еще никому не говорила.
– Помнишь, ты как-то изложила мне свою теорию о «сундуке качеств»? Ну, что на семью дан сундук качеств и каждый берет оттуда по желанию. Если кто-то возьмет много, другим меньше достанется.
– Ну… я иногда люблю порассуждать, – согласилась я. То, что Элла запомнила и даже приняла к сведению мое философствование, мне польстило.
– Я много думала на эту тему и поняла, что в этом что-то есть. Твое наблюдение можно проверить на практике и расширить.
– Ну уж, – скромно буркнула я.
– Подожди. Это не только с качествами характера так. Это со всем так. Если один берет слишком много, то кому-то не достанется совсем. Нет, ты согласись, это действует как закон!
– Бедные и богатые? – спросила я.
– Ну хоть и это. Если один человек слишком богат и раздувает свое богатство без конца и края, то где-то будет обязательно слишком бедный. Но это всем известно, и я не об этом. Богатые должны делиться – это ясно. Я о любви.
– Что-то я не совсем понимаю.
– Ну как же?! Вот взять хотя бы нас, нашу семью. Мы с Романом как с ума сошли. Мы оба хотим многого! Нам нужна любовь! И чтобы она была такая… Чтобы крышу сносило, понимаешь? Наша, домашняя, уже не греет. И мы запускаем, запускаем руку в этот сундук, будто он бездонный. Не думаем, что если мы все выгребем, Нике-то не достанется! Совсем. Понимаешь?
Я немного ошалело смотрела на Эллу. Она всегда казалась мне поверхностной, что ли… Сейчас она говорила с горячим убеждением и верой. С глубиной. У меня мороз пробегал по спине. Неужели человеку необходима большая беда, чтобы с него начала опадать налипшая за годы жизни шелуха бытия и на свет начал проступать он сам – такой, какой есть на самом деле?
– Кто-то должен остановиться, – продолжала Элла.
– И ты решила, что это будешь ты.
Элла кивнула и взяла новую сигарету.
– Я хочу, чтобы моя дочь была счастлива. Нет, не так. Чтобы ее теперешнее существование стало жизнью, окрасилось хоть какой-то радостью!
– Я понимаю, – поспешила уверить я. Мне передавалась ее боль.
– Ради этого я решила отказаться от Феликса.
– Ты сильная.
Элла усмехнулась, посмотрела на меня. Глаза ее сухо блестели.
– Нет, я слабая. Мне очень тяжело. Когда Кира Георгиевна принесла мне Евангелие, я читала и было такое чувство – не передать. Потом поехала в храм, и там ко мне пришло это решение. И все казалось просто – я пообещала Богородице отказаться от собственных утех ради счастья дочери. Там слезы лились, и было все так ясно… А теперь мне тяжело.
– Хочешь, я поговорю с композитором? – зачем-то предложила я.
Элла быстро помотала головой:
– Нет, этого не надо. Ты будешь свидетельницей… Ты будешь свидетельницей того, что я дала обет. Тогда мне будет немного легче.
– Хорошо, – шепотом ответила я.
Мы поднялись на второй этаж и постучали в комнату Ники. Солодовников сидел на полу и разбирал старый системный блок. При этом он напевал себе под нос какую-то дурацкую песенку. Ника улыбалась.
В этот день мы с Иришкой остались ночевать у родителей. Допоздна сидели за столом в гостиной. Потом в доме долго шумели дети, не желая укладываться. Уложив Иришку, я вышла из комнаты, чтобы немного поболтать с Леной. Проходя мимо комнаты Киры, услышала монотонное бормотание. Не удержалась, заглянула в щель.
Кира стояла у своего письменного стола и… молилась. Впрочем, то, что она именно молится, а не повторяет текст лекции или доклада, я поняла не сразу. Только когда заметила, что с книжной полки над ее столом куда-то делись все книги. Теперь там стояло несколько икон и мерцала лампадка.
Вид молящейся бабушки оказался для меня столь необычным, что я даже покраснела, будто застала ее за чем-то неприличным. Отступив в коридор, я остановилась, чтобы скрипом половиц не привлечь ее внимание.
– Спаси, Господи, и помилуй богохранимую страну нашу, власти и воинство ее, да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте…
Кира молилась о властях! О тех, кого совсем недавно критиковала в самых едких выражениях!
Я не могла сделать ни шагу. Мне почему-то просто необходимо было услышать, о чем еще станет просить Бога моя интеллигентная властная прародительница.
– …иереи и дьяконы и весь причет церковный, яже поставил еси пасти словесно твое стадо, и молитвами их помилуй и спаси мя, грешную.
Пауза. Кряхтя и вздыхая, моя бабушка опустилась на колени. Теперь я видела лишь немного сутулую тень на противоположной стене.
– Спаси, Господи, и помилуй братию и сестры, и сродники мои по плоти, и вся ближняя рода моего и други, и даруй им мирная твоя и премирная благая.
Тень поклонилась до пола и вновь выпрямилась.
– Спаси и помилуй рабу Божию Лидию и мужа ее Николая. Рабу Божию Елену и сына ее Кирилла. А также, Господи, спаси и помилуй внучку мою Светочку, в крещении Фотинию, и мужа ее Игоря, и дочь их Ирину… Даруй им терпение и любовь.
Я опустилась на корточки и обхватила руками колени. Мне не хотелось уходить. Показалось на миг, что я маленькая и мы с Леной в деревне и что это бабушка Зина молится в своем углу.
