Джудит Крэнц - Все или ничего
Она взглянула на календарь: 1990 год. Чувство времени вернулось, более четкое, чем всегда, и ясное. Она помнит, кто она. Не нужно держаться так, словно она боится Гэбриела, этого запутавшегося человека с эмоциональным развитием одиннадцатилетнего мальчишки, которого она полюбила, будучи еще сама зеленым несмышленышем. Если его сейчас не впустить, он решит, что она струсила, боится взглянуть ему в лицо.
– Пусть поднимется через семь минут, – сказала она и отключила домофон.
Джез хватило пяти минут, чтобы подобрать потрясающий туалет, достойный того, чтобы встретить, после девяти лет молчания, первого человека, которого она полюбила, единственного, которому доверилась полностью, человека, бросившего ее у церковного порога. Что ж, каждая девушка должна, думала она, одеваясь, совершить в жизни одну грандиозную ошибку.
Джез увлеклась выбором туалета, стараясь унять разгулявшиеся нервы. Все понятно, так и должно было быть. Это всего лишь искаженная, иррациональная форма состояния испуга, оставшегося от другой жизни, от другой девушки, невинной и доверчивой, которую она едва помнила. Такое, как Гэйб, могло случиться только с такой глупыхой.
Джез натянула сиреневую с золотом майку с надписью «Лэйкерз», которую обычно надевала на спортивные соревнования, – слава и мощь прекрасной команды, возглавляемой Волшебником Джонсоном, самым вдохновенным игроком Национальной баскетбольной лиги, предохранит ее от Гэйба, как ожерелье из зубчиков чеснока хранит спящего человека от вампира.
То, что Гэйб бросил ее, выкинул на свалку, – самая большая удача, которая ей выпала. Если бы они, спаси господь, осуществили его безумный план с женитьбой, она так и продолжала бы жить в его тени, забыв о себе, о своей карьере. И все же, каким бы невероятным это ни казалось, Джез не могла бы сказать, что чувствует себя совершенно неуязвимой. Такой, какой была все эти годы.
Она натянула порядком потрепанные мотоциклетные джинсы из черной кожи с заклепками, способными удержать на почтительном расстоянии даже «Ангелов ада». Черные ботинки, дополнительный мазок макияжа, быстрое касание щеткой волос, чтобы убедиться, что они в полном беспорядке и растрепаны, – и она готова к встрече.
Джез пристально оглядела себя в зеркало: не суйся ко мне, как бы предупреждало ее отражение. Возможно, это глупо, но Джез прекрасно видела себя со стороны, и, как мастеру в творимой ею композиции, ей чего-то явно не хватало: еще мазка к придуманному образу, точки опоры. Бросившись к холодильнику, она достала яблоко, откусила кусочек и тут же выплюнула его. Подошла к двери, слегка приоткрыв ее, включила в гостиной телевизор и уселась на ковер в любимой позе: скрестив ноги, обложившись подушечками и зажав в руке яблоко.
В дверь позвонили.
– Открыто! – крикнула она, откусив еще кусочек яблока и яростно принявшись его пережевывать, не отрывая глаз от экрана и стараясь подавить беспорядочное колотье в груди. Это всего-навсего рефлекс, как у курицы, которая продолжает бегать с отрубленной головой.
– Так, – сказал Гэйб, останавливаясь в коридоре у входа в гостиную.
– О, привет, Гэйб, входи. Мне нужно досмотреть эту передачу до конца – она через минуту кончится, – проговорила Джез, пристально вглядываясь в экран и не переставая жевать, ткнув пальцем в сторону кушетки куда-то за спину.
Он сел и минуты три терпеливо ожидал, пока закончится какой-то эпизод из телесериала. Взяв в руки пульт дистанционного управления, Джез переключила канал и только тогда подняла глаза на Гэйба. А он не изменился, вот разве что глаза, все повидавшие, да эта сардоническая усмешка, которой она раньше не помнила. Обычный человек.
– Извини, но этот сериал – единственное, что я смотрю с благоговением, – сказал Джез. – Он тебе нравится?
– Что?
– Ну, неважно. Хочешь яблоко?
– Спасибо, нет. – Он молча ждал, пока Джез беззаботно дожует кусочек. – Ну так?.. – проговорил он наконец.
– Ты просто как Мэри Тайлер Мур в своем сериале. Помнишь, она тоже всегда говорила «Так?» и улыбалась широкой ослепительной улыбкой, слегка, правда, нервной, когда не знала, что говорить дальше. И Блэр Браун тоже.
– У тебя сегодня вечер телесериалов?
– О, я забыла, что у тебя давно не было возможности смотреть американское телевидение.
– Ты стала фанаткой «Лэйкерз»?
– Если тебе надоели «Лэйкерз», значит, тебе надоела жизнь, – глубокомысленно изрекла Джез, насмешливо улыбаясь. – Может, ты считаешь этот вид спорта недостаточно динамичным?
Никого ведь не убивают. Никаких страстей. Никаких бросаний бомб, никакой крови. Спокойный и безобидный – кто-то однажды написал так, – как самый скучный поцелуй. Жаль, что тебе не удалось увидеть «Лэйкерз» в тот момент, когда им пришлось применить силу. Не хотела бы я оказаться у них на пути, даже будь я самим Майклом Джорданом или Чарлзом Баркли.
– Баркли?..
– Из Филадельфии, – терпеливо объяснила Джез. – Ты словно с луны свалился. Как твои дела?
– Прекрасно. А твои?
– Лучше некуда. Страшно занята, работы по уши, но мы ведь все так, правда?
– Джез!
– Что? – спросила она, набив полный рот злосчастным яблоком.
– Перестань, а? Я пришел сюда поговорить, а вовсе не играть в игры.
Джез оставила его слова без ответа, продолжая жевать. Затем, развернувшись к нему лицом, положила под спину несколько подушек, обхватила колени руками и уставилась на Гэйба снизу вверх. Отблески, падавшие на ее голову пестрыми полосами, от цвета мясного соуса до панциря черепахи, исчезли, открыв свежее, как цветок, лицо. Она лениво проговорила:
– Ну, ладно, Гэйб, говори, зачем пришел. Я же тебя не останавливаю.
Она держалась невозмутимо-спокойно, ни взглядом, ни жестом не выдавая своих мыслей. Если слова, которые он собирался ей сказать, слишком трудны, – что ж, ему вполне пристало написать ей еще одно прекрасное письмо. Опыта ему не занимать.
– Недавно я ужинал с Фиби. Она сказала, что ты не хочешь пускать меня в студию и не хочешь, чтобы она представляла меня. Я сказал, что ты просто принадлежишь к другому направлению, чтобы не объяснять лишнего.
– Странно, что ты не сказал ей правду. Фиби обычно требует, чтобы ей выкладывали все.
– Поскольку, как я понял, она и не догадывается, что мы знакомы, я решил, что ты ничего никому не рассказывала.
– Да, ты мог бы догадаться, что пережитый опыт... как бы это получше выразиться... не принадлежит к любимой теме моих воспоминаний. Кажется, будто все это было не со мной. Никто, за исключением отца, не знает, что ты за человек. И человек ли вообще.
– Тогда ты испытывала ко мне вражду. – Гэйб наклонился вперед. – Давай теперь обговорим все в открытую.
