Дмитрий Бушуев - На кого похож Арлекин
Нет, весну я заметил, почувствовал — сладкий ветерок напоил мою гримерную. Я прослушиваю кассету перегревшегося автоответчика и слышу твой голос: «Андрей, где ты?» Короткие гудки: короткие гудки: «Андрей, где ты?!!» Твой одинокий, одичавший голос в глухой Вселенной.
— Я здесь, я здесь, — отвечаю, хотя и сам затрудняюсь определить место своего временного пребывания. Я здесь, где-то в России, или черт знает где! Названия нейролептиков повторяю как дорогие сердцу топонимы, как теплые имена русских деревень: фенотиазин, трифлюоперазин, флюфеназин, прохлорфеназин — Найтов в пиперазиновом кольце, как волк, обложенный красными флажками. Осталось только заплакать и вытирать свои арлекинские слезы твоими несвежими трусами. Мой мальчик, я шел на дно: утопающий сначала сражается со стихией, а потом наступает момент блаженства и музыки, хочется лечь на теплый песок и смотреть на расплескавшееся по поверхности солнце, повторяя: «Солнце, солнце, божественный Ра-Гелиос!..»
Однажды я загримировал на лице синяк неизвестного происхождения, надел черные очки, поднял воротник кожаной куртки и вышел за вином, как агент ЦРУ. На улице я встретил толпу своих головастиков во главе с новым учителем — совсем мальчишка, мой ровесник, в очках, напоминающих спортивный велосипед, а сам похож на голубого лунатика. Без сомнения, гомосексуалист, но уж этот не будет совращать мальчишек на уроках физкультуры, ему самому мужик нужен — из породы рэкетиров, с татуированными бицепсами и гигантским корнеплодом. Какую литературу он им преподает? Да какое мне дело? Клементина! Клементина!.. Мальчишки окружили меня, спрашивают, почему я ушел из школы. Денис мне улыбнулся и сразу же смутился, опустил голову и залился краской: Клементина!.. Я не знал, что отвечать. Сказал, что скоро уезжаю. И это было правдой. Куда меня несет? Каким ветром дует? И все, что было — только глупая тоска по утраченному раю: Боже, сколько у меня подарков, но кому их раздарить?
Денис прыгнул в мой разрушающийся мир на своей роликовой доске, в красных джинсах каменной варки, в голубой футболке, цветной платок повязан вокруг его тонкой шеи — в который раз он спасает меня, спускаясь в мои подвалы и камеры; уже почти лето, и я не заметил, как пролетела наша последняя весна. Отчетливое воспоминание, момент прозрения: теплым вечером мы сидим под тентом летнего кафе, едим лимонное мороженое. Я все еще заторможен, все еще чувствую вокруг себя поле отчуждения, но вот же, какой материальный мир вокруг, вот его голубая фактура, я могу осязать этот мир, ощущать его вкус и запах, трогать его почти не изменяющиеся формы — фонтан напротив иллюминирован цветными пучками прожекторов, играет музыка военного оркестра на городской площади, прогуливаются влюбленные в кленовой аллее, статуя Ленина с вечно протянутой рукой, на которой сидит живой голубь. Денис сжимает под столом мою руку. Я возвращаюсь в этот мир, только еще учусь ходить и читать азбуку жизни; ангел хранитель вернулся ко мне, забыв про все обиды.
— Скоро каникулы, Андрей, меня мама хочет к тетке в Казань отправить, это кошмар. Почему ты не отвечал на телефонные звонки? Ты был в городе?
— И да, и нет. Я был нигде. Я был в большом плавании. Это все тот же город?
Денис улыбнулся:
— И да, и нет, как ты говоришь. Что-то очень изменилось.
— Ты что, влюбился?
— Я уже давно влюбился: Ты разве не знаешь, кого я люблю?
Я был польщен, но в этот момент к нам подрулил на велосипеде смуглый подросток латинского типа, в грязных белых бермудах, чтобы стрельнуть у меня сигарету. По своей дурацкой привычке я рассмотрел его с головы до ног (Денис наступил мне на ногу, а велосипедист смущенно улыбнулся). Когда он отъехал, бельчонок ревниво заметил:
— У тебя были блядские глаза.
— ???
— Все равно я люблю тебя.
Он достал из кармана моего медвежонка и положил на столик. Лимонное мороженое сменилось клубничным, потом ванильным: Ну вот, прошла дрожь в руках, мирок опять построился — кирпичик к кирпичику. Прошел страх, и осталась только любовь, и мы потерялись в тех аллеях, и я целовал тебя на старой скамейке под разбитым фонарем и снова вдыхал твой родной запах: Огонек ночного такси мигает из прошлого, арлекины играют на губных гармошках, стучат в пионерские барабаны. Ты мой мальчик, ты мой нежный и глупый мальчик, и я люблю тебя. Читай по моим губам: «Я люблю тебя».
Домой я возвратился тогда под утро, и тут не обошлось без пошлого курьеза: перед зданием Областной администрации я попал в толпу протестующих пенсионеров, требующих каких-то жалких льгот. На следующий день мое фото в окружении этих живых трупов с плакатами появилось в газете с подписью: «После пикета протеста мэр города издал распоряжение об организации бесплатной благотворительной столовой для малообеспеченных слоев населения». Сердобольная соседка не замедлила после этого пригласить меня на барбекью и очень удивилась, когда получила вежливый отказ. Рафик вырезал фото из газеты, повесил в рамке у себя над столом и утомил меня глупыми шутками по этому поводу.
Помогаю бельчонку готовиться к экзаменам. Кажется, мы давно уже разобрались с окончаниями глаголов второго спряжения и со всеми другими «окончаниями». Наши ночи дремучи как лес, и, как в русском лесу, мы заблудились в них, но нашли временную берлогу. Я просто обнимаю твои плечи и читаю страницы увлекательнейшего романа жизни. Это чтение вслух по ролям. Все смешалось в моей жизни — драма, комедия, фарс, гротеск. Горит еще свет в арлекинской гримерной, я подвожу брови, надеваю фамильные побрякушки, пыльную шляпу с павлиньим пером и, как только луна потечет с мокрых крыш, я опрокину кресло, разобью зеркало и вылечу в окно — меня там ждут.
Экзамены ты сдал успешно, если не считать «удовлетворительной» физики; твоя мама опять оказалась в больнице, и ты протестовал против твоей отправки к тете в Казань. Я имел мало шансов заполучить тебя «легальным» образом, и ты решился на побег от всех опекунов и дальних родственников — ты позвонил матери в больницу и сказал, что не улетел в Казань. Поставленная перед фактом вдова только вздохнула и попросила тебя не искать приключений в последующие две недели. Я давно уже получил приглашение от Рафика, и на следующее утро мы укатили на Волгу продолжать наш вечный медовый месяц. Денис упросил меня взять в поместье Ботаника Багратиона, и с этим существом было много проблем — ему нигде не находилось места. Даже контролер в пригородном поезде почесал затылок, увидев неодушевленного безбилетного пассажира, занимавшего кресло:
Перед отплытием на другой берег я купил на рынке саженцы яблони. Три яблони купил. Корни обернул влажной тряпкой. Посадим за Волгой — пусть растут наши яблоньки. Когда-нибудь, Бог даст, будут плодоносить. Антоновка и белый налив. Сентиментальный я все-таки человек:
