Вирджиния Эндрюс - Секреты утра
– Извините, – пробормотал он, – я сейчас слишком занят, позже, позже…
Он снова углубился в бумаги, водя по ним ручкой как указкой.
– Рэндольф, это я, Дон, – сказала я, и он вскочил.
– Дон? А, Дон, – он опустил глаза вниз и театрально заломил руки, – ты, наверное, не знаешь… Моя мать… Она… Моя мать никогда не болела, – Рэндольф засмеялся безумным смехом, – никогда не посещала врачей. Я всегда говорил ей, мама, вы должны регулярно проходить медицинскую проверку. У вас так много друзей медиков, и они всегда рады принять. Но она не слушала, говорила, что после посещения врача она чувствует себя больной. – Он снова рассмеялся. – Представляете… Доктора делают меня больной… Но она была как кремень… твердой, – он сжал руку в кулак, – она ни разу не пропустила рабочего дня… ни дня… Даже когда отец был жив. – Он взял бумаги, дико рассмеялся и подбросил их. – Все летит… Все… счета, заказы… дела, о которых всегда заботилась она, ты видишь. Я вынужден был попросить постояльцев и отменить заказы на эту неделю. Я ничего не могу делать, теперь… пока она не возвратится.
– Рэндольф, – я наконец-то смогла его прервать, – ты знаешь где я находилась последние месяцы? Ты знаешь, куда бабушка Катлер отослала меня?
– …? Конечно в школе, училась пению. Это так прекрасно.
Я посмотрела на Джимми, он стоял с широко раскрытыми глазами и ртом.
– Она даже ему ничего не сказала, – одними губами проговорила я.
Потом повернулась к Рэндольфу.
– Ты не знаешь, что я была в Медоуз?
– В Медоуз? Нет, не знаю. По крайней мере, мне так кажется, я в эти дни ничего не соображаю. Ты должна извинить меня. На мне сейчас гостиница, есть конечно Лаура, но ей очень плохо, у нее постоянно врачи, но ни один не может ей помочь, и теперь… Мать… – Он покачал головой, – ох, как холодно, как холодно.
– Я должна увидеть ее, я должна немедленно увидеть бабушку Катлер.
– Увидеть ее? Но она не здесь, она в больнице.
– Я знаю, но почему ты не там?
– Я… я очень занят, очень занят. Она понимает, – он рассмеялся, – но кто понимает ее. Ты можешь пойти. Да, пойди, посмотри на нее и скажи… скажи ей… – он посмотрел на стол, – на прошлой неделе она заказала… повысить на десять процентов, но у меня ничего не получается, что делать?
– Пошли Джимми, он бесполезен.
– Я поговорю с вами позже, – сказал Рэндольф, когда увидел, что мы выходим, – поговорим обо всем.
– Спасибо, – ответила я, и мы оставили его с грудой бумаг.
– Может быть, стоит увидеться с твоей матерью, – предложил Джимми.
– Нет, она еще хуже. Я уверена, не стоит.
Мы подошли к мисс Хилл и узнали, в какой больнице находится бабушка.
Через двадцать минут мы уже входили в госпиталь, в холле нас встретила медсестра.
– Я внучка мисс Катлер, – объяснила я, – меня здесь не было, я только что узнала о случившемся. Мне необходимо увидеть ее, где она?
– Вы знаете, у нее серьезный удар, – сухо сказала медсестра.
– Да.
– Возможно, правая сторона останется парализованной. Пострадал речевой аппарат, она едва произносит звуки.
– Пожалуйста, мне нужно ее увидеть.
– Не более пяти минут, – она посмотрела на Джимми.
– Это мой жених, они никогда не виделись.
Медсестра кивнула и даже улыбнулась, потом она провела нас по больничному коридору в комнату бабушки. Стены были стеклянными, к больной были подведены провода кардиографа, на экране отражалась кривая сердцебиения. Я поблагодарила медсестру, и мы вошли.
С проводами, тянущимися из-под одеяла, бабушка выглядела еще ужасней. Но, если отбросить ужас, наводимый ею, на кровати лежала бледная и старая женщина, тень минувшего. Ее седые волосы обрамляли восковое лицо, глаза были закрыты, на одеяле лежала левая рука с капельницей, пальцы на ней нервно дрожали, на бледной коже явно проступали вены. Я бы даже пожалела бабушку, если бы перед глазами не стоял образ моей маленькой дочери. Лицо бабушки Катлер чем-то было похоже на детское, что еще раз напомнило мне о цели визита, она знает где ребенок, я должна выяснить.
Я подошла к кровати, Джимми остался в дверях.
– Бабушка Катлер, – резко сказала я, ее глаза даже не дрогнули, – бабушка Катлер, это я… Дон, откройте глаза, – скомандовала я.
Но они оставались закрытыми, как будто сопротивлялись ее воле, наконец бабушка напряглась, и глаза открылись, все такие же холодные, все такие же сильные.
– Где моя дочь? Отвечайте! Ваша сестра ужасно ко мне относилась, она мучила меня в течение долгих месяцев. Держу пари, что вы знали об этом. Она даже пыталась сорвать роды, но дочка родилась, к счастью, здоровой и красивой. Ничто не могло помешать, моя Кристина в этом мире, и вы не имеете права лишать меня дочери. Где она? Вы должны ответить!
Ее губы дрогнули.
– Я знаю, ты серьезно болела, но я ничего не могла сделать, – голос бабушки был на удивление мягким.
– Я прошу вас, пожалуйста… Скажите мне.
Ее рот открылся, но она не смогла произнести ни звука, несмотря на колоссальное напряжение.
– Вы уже один раз сделали так, бабушка, пожалуйста, не повторяйте прежних ошибок. Ребенок не должен менять родителей как перчатки. Я нуждаюсь в своей дочери, она – во мне. Она принадлежит мне. Только я могу дать ей настоящую любовь, которую она заслуживает. Дочка должна быть счастливой. Вы должны сказать, где она!
Бабушка пыталась ответить, она металась из стороны в сторону, сердцебиение на экране участилось.
– Пожалуйста, – попросила я, – пожалуйста.
Она закрывала и открывала рот, не в силах произнести ни звука. Я поднесла ухо к губам бабушки, в горле ее раздавался клекот, в котором при желании можно было различить слова. Она закрывала и открывала глаза, кривая на мониторе взбесилась.
– Почему? – кричала я, – почему?
– Что здесь происходит? – в дверях появилась медсестра, она приподняла бабушку одной рукой, другой дотянулась до кнопки на стене. – Положение икс, – прокричала она. – А вы уходите! – приказала сестра мне с Джимми.
– Возможно, она скоро придет в себя, – возразила я.
– Нет, вы должны уйти, – настаивала медсестра.
Я посмотрела на бабушку Катлер, ее лицо посинело. Расстроенная, я поплелась назад, забыв про все, даже про Джимми, идущего позади.
– Что случилось? – спросил он, как только мы вошли в коридор. – Что она тебе сказала?
– Было невозможно понять, – я присела на диван в холле.
– Ну, что?
– Все, что я поняла из ее слов, это: «Ты – мое проклятие».
– Ты? Проклятие? – Джимми покачал головой. – Не понимаю.
– Я тоже, – я заплакала.
Джимми обнял меня.
– Она собирается унести тайну в могилу, Джимми, – пробормотала я, вытирая слезы. – Она волнуется, и я не знаю, почему. Что нам делать?
