Юлия Данцева - Жена Кукловода
После того, как ее перевели из реанимации в отделение к Руслану, к ней, наконец, пустили Антошку. Он ворвался в палату и бросился к ней, прижался и разрыдался в голос, как маленький. Она гладила его по голове и шептала всякие глупости.
Успокоившись, сын смешно шмыгнул носом и сказал хрипло и смущенно:
- Я так испугался… Думал, потерял тебя.
И снова шмыгнул носом.
Следующий месяц слился в один очень долгий, серый день, пропитанный острым неприятным больничным запахом, заполненный уколами, процедурами, капельницами, исследованиями на странных, пугающих аппаратах.
Руслан почти не отходил от нее, она ругалась, что другие пациенты не должны страдать, муж отшучивался, что у него талантливые интерны, и вообще пациентов много, а жена у него одна.
В отдельной палате с телевизором всегда стояли живые цветы. Розы… желтые розы. Руслан всегда дарил их. А еще подарил новую куклу – немного смешную, в белом коротком халатике медсестрички, белой шапочке на белокурых волосах и широко распахнутыми голубыми глазами. Она сидела на тумбочке, прислонившись к вазе с цветами.
Руслан забрал Людмилу домой холодным и пасмурным мартовским днем. Падали тяжелые хлопья мокрого, насквозь пропитанного водой снега, и Нева еще лежала подо льдом, но город уже просыпался от зимнего, тяжелого как смерть, сна. И она чувствовала то же самое.
Глава 20
«Засыпая, мы никогда не знаем наверняка – сможем ли проснуться. Каждый вечер я со страхом закрываю глаза. Вдруг та темнота, что так жадно меня обнимает, – навсегда?»
Черные по белому. Буквы, буквы, много букв. Они складываются в строчки, в абзацы, в тысячи знаков с пробелами, в авторские листы. Затейливая вязь черных закорючек на белом экране волшебным образом становится картинками, образами, мыслями, героями. А потом Людмила отпускает их на свободу. Блоггер – странное слово, она не любит себя так называть.
Противный пронзительный писк таймера оторвал Людмилу от экрана ноутбука.
Пора глотать таблетки. Она с сожалением отодвинула столик на колесиках, потерла затекшие запястья. Острая кромка давит, но погружаясь в свой выдуманный мир, она перестает чувствовать боль. И не только в запястьях.
За два месяца, что прошли с операции, Людмила привыкла к боли, как к чему-то неизбежному и постоянному. Сжилась с ней, свыклась. Когда-то боль могла быть приятной. Теперь – тупая, постоянная, засевшая в груди как ржавый осколок, изматывает и мучает. Лекарства снимают боль ненадолго. Но она приходит снова и снова.
Людмила не жалуется. Руслан и так просто помешался на ее здоровье, превратил его в культ. Эта удушающая, неусыпная забота - вина за то, что случилось. Бесполезно убеждать, что Игра была решением обоих, что это Людмила вовремя не сказала о недомогании и не использовала стоп-слова.
Людмила чувствовала, как постепенно начинает ненавидеть свою болезнь и немощность. Не могла видеть эту участливую жалость в глазах мужа, слышать его постоянные вопросы:
- Что болит? Как болит? Где болит? Сделать укол? Ты выпила лекарство?
И иногда жалела, что не умерла тогда, в студии. Потому что то, во что превратилась ее жизнь теперь, не стоило ничего.
Но вспоминала счастливые слезы Антошки в больничной палате и страх в его глазах. И стыдилась себя.
Людмила с досадой прихлопнула ладонью ненавистный таймер, высыпала на ладонь таблетки и капсулы из пластикового стаканчика: на наклейке надпись «День» неразборчивым почерком Руслана. Запила водой, помыла стакан и поставила в сушку. Тщательно протерла капли воды с мойки.
В прихожей хлопнула дверь, сердито, сильнее, чем обычно. Портфель шлепнулся об пол.
- Антоша? Случилось что?
Сын протопал через зал к себе, буркнул:
- Нормуль.
Дверь в комнату закрылась, не оставляя шансов на разговор по душам.
Людмила прислушалась. Включил ноутбук, что-то бурчит себе под нос. Расслышала обрывки: «Опять этот Чернов… не победить». Поняла, что речь идет об областном фотоконкурсе. Как жаль, что Анна улетела со Шталем в Швейцарию! Теперь сыну даже не с кем посоветоваться. Конечно, можно было позвонить, но Людмила чувствовала – подруге вовсе не до Антошкиных проблем.
Осторожно постучала.
- Мам, не сейчас!
Упрямец. Вылитый папочка.
Решительно открыла дверь. Вошла и села на постель.
- Выкладывай.
Возмущенное пыхтение, сердитый взгляд исподлобья.
- Давай-давай. Нечего дуться как мышь на крупу.
- Вот.
Антошка сунул ей в руки планшет.
« Для участия во втором туре областного конкурса фотографии «Мой неповторимый Город» отобраны следующие работы…»
Дальше шел список имен, среди которых Людмила разглядела: «Сикорский А. 15 лет».
Непонимающе посмотрела на сына.
- Так это замечательно! Чего злишься?
- Дальше читай, кто со мной, видишь? В моей группе до восемнадцати лет? Петька Чернов!
Антошка стукнул кулаком по столу от досады.
Петр Чернов с первых дней был его вечным соперником во всех конкурсах. Его папа был главой администрации Октябрьского района, и победы, мягко говоря, нечестными.
- Это капец. Такой шанс получить стипендию в Праге накрылся…
Антошка чуть не плакал.
Людмиле хотелось ободрить сына, пообещать, что все будет хорошо. Но это значило бы солгать ему.
Вечером, когда Руслан пришел с работы, и вся семья собралась в зале перед телевизором, она произнесла:
- Антон вошел в финал областного конкурса. Главный приз какой помнишь?
В груди стало больно от дурного предчувствия, будто закрутились острые шестеренки, царапая до крови.
Руслан оторвался от телевизора, потер лоб и виновато спросил:
- Не очень… Какой?
Антон возмущенно хмыкнул.
- Стипендия в Пражской академии! И мне ее не видать. А Петьке она нафиг сдалась? Он бездарь!
- Почему не видать?
Людмила пристально посмотрела на мужа. То ли действительно не понимает, то ли просто делает вид? И то и другое было обидно.
Боль в груди стала сильнее и острее, она несколько раз сжала и разжала пальцы на левой руке. Руслан немедленно отреагировал – вскочил и метнулся на кухню, за лекарствами.
- Сейчас обезболю… потерпи, родная.
- Я в порядке! Потом, сейчас разговор о другом…
- Разговор может подождать. Главное – твое здоровье. Рукав закатай.
Руслан уже стоял рядом со шприцем, одноразовой спиртовой салфеткой в одной руке и
жгутом в другой.
- Сын, помоги.
Антошка нахмурился, но промолчал и взял в руки резиновую полоску.
Людмила подтянула рукав толстовки и отвернулась, чтобы не видеть, как игла входит в ее тело. Она всегда всем существом ненавидела уколы. А их уже было столько…
