Дженни Хан - P.S. Я все еще люблю тебя
Я вспоминаю о руке Джона на моей. Когда мы лежали рядом на снегу. То, как его глаза выглядели еще более голубыми, когда он смеялся. Мне не хочется от этого отказываться. Но я также не хочу отказываться от Питера. Есть так много всего, что мне нравится в них обоих. Мальчишеская уверенность Питера, его жизнерадостный взгляд на жизнь, его отношение к Китти. То, как у меня замирает сердце каждый раз, когда я вижу его машину, подъезжающую к моему дому.
Несколько минут мы едем в тишине, а затем, глядя прямо перед собой, Джон спрашивает:
– А у меня вообще был шанс?
– Я бы могла влюбиться в тебя так легко, – шепчу я. – Я уже на полпути. – Его кадык подпрыгивает в горле. – Ты настолько идеален в моих воспоминаниях, да ты и сейчас идеален. Словно я воплотила тебя из мечты. Из всех парней, ты – тот, кого бы я выбрала.
– Но?
– Но… я все еще люблю Питера. Я ничего не могу с собой поделать. Он первым поселился в моем сердце… и просто не уходит.
Он испускает побежденный вздох, который ранит мое сердце.
– Черт побери, Кавински.
– Прости. Ты мне тоже нравишься, Джон, правда. Жаль… жаль, что мы не пошли на танцы в восьмом классе.
И тогда Джон Амброуз Макларен говорит одну последнюю вещь, ту, которая заставляет мое сердце переполниться чувствами.
– Не думаю, что тогда было наше время. Наверное, оно также и не сейчас. – Джон сморит на меня, его взгляд непоколебим. – Но, в один прекрасный день, оно, может быть, настанет.
55
Я завязываю бант вокруг хвоста в женском туалете, когда заходит Женевьева. У меня пересыхает во рту. Она замирает, а затем разворачивается на каблуках, чтобы зайти внутрь кабинки. Тут я говорю:
– Мы с тобой всегда встречаемся в туалете, – она не отвечает. – Джен… Прости за тот день.
Женевьева резко разворачивается и надвигается на меня.
– Мне не нужны твои извинения. – Она хватает меня за руку. – Но если ты расскажешь хоть одному человеку, Богом клянусь…
– Я бы не стала! – выкрикиваю я. – Я не скажу! Я бы никогда этого не сделала.
Она отпускает мою руку.
– Потому что ты меня жалеешь, верно? – Женевьева горько смеется. – Ты такая маленькая притворщица. Меня тошнит от этого твоего приторно сладкого образа, ты это знаешь? Ты всех одурачила, но я знаю, какая ты на самом деле.
Яд в ее голосе ошеломляет меня.
– Что я тебе вообще сделала? За что ты так сильно меня ненавидишь?
– О, Боже. Прекрати. Перестань вести себя так, как будто не знаешь. Тебе нужно признать то дерьмо, что ты мне сделала.
– Минуточку, – вмешиваюсь я. – Что я тебе сделала? Именно ты выложила в Интернет сексуальное видео со мной! Ты не можешь изменить историю только потому, что тебе так хочется. Я – Эпонина, а ты – Козетта! Не выставляй меня Козеттой!
Ее губы изгибаются.
– О чемты, блин, вообще говоришь?
– LesMis!
– Я не смотрю мюзиклы. – Она поворачивается, будто собирается уйти, но затем останавливается и говорит: – Я видела вас, ребята, в тот день в седьмом классе. Я видела, как ты его поцеловала.
Она была там?
Она видит мое удивление; она упивается им.
– Я оставила там свою куртку, а когда вернулась забрать ее, то увидела вас двоих, целующихся на диване. Ты нарушила самое основное правило девичьего кодекса, Лара Джин. Каким-то образом в своей голове ты выставила меня злодейкой. Но ты должна знать, что я не была стервой просто ради того, чтобы быть стервой. Ты это заслужила.
У меня голова идет кругом.
– Если ты знала, то почему продолжала быть моей подругой? Ты не перестала дружить со мной.
Женевьева пожимает плечами.
– Потому что мне нравилось швырять это тебе в лицо. Он мой, а не твой. Поверь мне, с того момента мы больше не были подругами.
Странно, из всего, что она мне сказала, это причиняет боль больше всего.
– Так, чтобы ты знала, я его не целовала. Он поцеловал меня. Я даже не думала о нем в этом смысле, не до этого поцелуя.
Затем она произносит:
– Единственная причина, по которой он вообще поцеловал тебя в тот день, это то, что я бы не стала этого делать. Ты была вторым выбором. – Она пробегает рукой по волосам. – Если бы ты тогда в этом призналась, я бы, может быть, простила тебя. Возможно. Но ты никогда этого не сделала.
Я сглатываю.
– Я хотела. Но это был мой первый поцелуй, и он был не с тем парнем, и я знала, что не нравлюсь ему.
Все это приобретает смысл. Почему она пошла на такие меры, чтобы держать нас с Питером вдали друг от друга. Запугивая его, заставляя доказывать, что она все еще была его первым выбором. Это не оправдывает всего того, что она сделала, но теперь я вижу свою роль во всем этом. Мне следовало сразу же рассказать ей о поцелуе, еще тогда, в седьмом классе. Я знала, как сильно он ей нравился.
– Мне жаль, Женевьева. Правда. Если бы я могла вернуть все обратно, то я бы сделала это. – Ее бровь подергивается, и я знаю, что ее тронули мои слова. Я импульсивно добавляю: – Когда-то мы дружили. Можем мы… как ты думаешь, сможем ли мы когда-нибудь снова стать подругами?
Она смотрит на меня с таким полнейшим презрением, будто я ребенок, который попросил с неба Луну.
– Повзрослей, Лара Джин.
Во многом, мне кажется, я повзрослела.
56
Я лежу на спине в домике на дереве, глядя в окно. Тоненькая луна вырисовывается на небе, словно миниатюра, пригвожденная к небу. Завтра никакого домика на дереве больше не будет. Я едва вспоминала об этом месте, а теперь оно исчезнет, и это так грустно. Наверное, это похоже на то, что происходит со всеми детскими игрушками. Они не важны до тех пор, пока их больше у тебя нет. Но это больше, чем просто домик на дереве. Это прощание, и оно ощущается как конец всего.
Когда я сажусь, то вижу его – фиолетовый шнурок, торчащий из пола, словно проросшая травинка. Я тяну за конец и достаю его. Это браслет дружбы Женевьевы – тот, который я подарила ей.
Поверь мне, с того момента мы больше не были подругами.
Это неправда. Мы продолжали вместе ночевать, проводить дни рождения, она по-прежнему плакала у меня на плече, когда думала, что ее родители собираются разводиться. Она не могла ненавидеть меня все это время. Я в это не верю. И этот браслет дружбы тому доказательство.
Ведь она положила его в капсулу времени – свою самую ценную вещь, так же как и для меня. А потом, на вечеринке, она вытащила его и спрятала; ей не хотелось, чтобы я увидела. Но теперь я знаю. Тогда я тоже была для нее важна. Однажды мы были настоящими подругами. Слезы наворачиваются на глаза. Прощай, Женевьева, прощайте, годы средней школы, прощай, домик на дереве и все, что было важным для меня одним жарким летом.
