Ольга Сакредова - Тариф на любовь
— У тебя горлышко болит?
Опять кивок.
— Ну, не плачь. — Катерина подошла к Асе и погладила ее по волосам. — Я тоже болела и плакала, а бабушка пожалела меня, дала лекарства, и все прошло. Не плачь, Ася.
И снова кивок. Как бы она хотела, чтобы дело было только в горле, но печаль в душе, казалось, пустила глубокие корни, навеки поселясь в ней. Тем более Ася была благодарна маленькой девочке, несущей утешение.
— Знаешь, пойдем к нам, Ася, — придумала довольная собой Катя. — У бабушки есть лекарства. Она полечит тебя.
— Н-нет.
— Пойдем, — упрашивала девочка. — Тебе не будет больно, и ты выздоровеешь.
Ася дала себя уговорить; она была слабее маленькой Кати, да и не хотела возражать. Легче ей уже не станет, но хоть не одна будет. Собеседница из нее никчемная, но разговоры других отвлекали от собственных дум.
Ася умылась, и Катя отвела ее за руку. Дома Катя тут же рассказала о печальной участи, постигшей Асю. Девушка виновато улыбнулась и слабо покачала головой. Еще бы! Какой нормальный человек понесет инфекцию в дом, где живет ребенок? Евдокия Тихоновна улыбнулась в ответ и пригласила Асю в дом, отправив Катю к дедушке в комнату. От пожилой женщины не укрылась неестественная бледность Асиного лица, ее покрасневшие заплаканные глаза, мелкое подрагивание губ, но она не стала усугублять состояние и без того расстроенной соседки. Евдокия Тихоновна подогрела воду в чайнике, заварила крепкий чай с мятой и подала на стол.
— В-в… — И снова слезы потекли неудержимым потоком.
Евдокия Тихоновна присела на краешек стула, внимательно разглядывая гостью.
— Что случилось, Асенька? Горе какое?
Ася металась взглядом по кухне, не зная, что ответить. Разве любовь — это горе? Или ребенок, зачатый в любви? Это же счастье, но только на радость нет ни сил, ни желания.
Она покачала головой… пожала плечами… и опустила глаза. У нее нет ответа.
Евдокия Тихоновна накрыла пухлой ладонью холодные пальцы девушки.
— Так что?
— Я з-з-заик…
— Я слышу. Почему? Что произошло?
Ася не отважилась испытывать терпение слушателя, она просто указала на висок.
— Нервы, — перевела язык жестов Евдокия Тихоновна. — Выпей чаю, а я заварю валериану.
— Не! — протестующе замахала рукой Ася.
— Почему? Она успокоит тебя.
— Боюсь.
— Ася, я должна тянуть из тебя каждое слово? «Боюсь» — это не ответ.
— Я… — Ася глотнула свежесть мятного чая и снова подняла голову. — Берем-менна.
Несколько мгновений Евдокия Тихоновна переваривала информацию, потом сказала:
— Все же я заварю. Немного корня не причинит вреда, только поможет… обоим. Не тебя учить, девочка, что спокойствие нужно в первую очередь малышу.
— У кого малыш? — вбежала в кухню Катя.
— А ты подслушиваешь?
— Нет, бабушка, честно. А у кого малыш?
— У меня, — улыбнулась грустно Ася. — Б-будет.
— Ой, как чудесно! — обрадовалась Катя. — А ты мне дашь его подержать? А когда он будет?
— Цыц, Цокотуха! — прикрикнула Евдокия Тихоновна. — Лучше скажи, зачем примчалась?
— Я пить хочу, и дедушка чаю просит.
— Возьми печенье, Катерина, — наказала бабушка, — и беги в комнату. Сейчас я приготовлю вам чай.
Катя положила ладошку на Асино плечо.
— Ты мне дашь подержать ребеночка, когда он родится?
Ася кивнула и погладила девочку по волосикам.
— Дам.
— А когда он родится?
— Летом.
— Я тоже, — разоткровенничалась Катерина, — когда вырасту, рожу себе ребеночка.
— Но сначала выйдешь замуж, — строго предупредила бабушка.
— Хорошо, — кисло согласилась будущая мама и показала бабуле язык. В своем возрасте Катя уже знала, что любовь — это тайна, и как трудно сказать плохому мальчишке, что он тебе нравится. И вообще все мальчишки не понимают, как восхитительно быть невестой.
Катя взяла вазу с печеньем и пошла впереди бабушки, открывая ей дверь в комнату. Через несколько минут Евдокия Тихоновна вернулась одна.
— Ну вот. — Она поставила перед Асей отвар и села напротив нее. — Теперь нам не будут мешать. Ты выпей, Ася, а потом расскажешь все по порядку.
Ася с сомнением смотрела на бледно-желтый напиток.
— Ничего-ничего, пей, — подбодрила Евдокия Тихоновна. — Запей чаем, если невкусно.
Ася начала рассказывать с давних событий того зло памятного вечера пятилетней давности. Как избегала Ваню, узнав, что они соседи, как боролась с влечением и поняла, что любит. Рассказала о серьгах и деньгах, о Юлиане и Леночке, о противоречиях в характерах своем и Ванином и об их последнем разговоре. Евдокия Тихоновна слушала и качала головой, соглашаясь или возражая. Иногда она помогала Асе произнести слово до конца и удерживалась от вопроса: что именно привело ее к нарушению речи? Хотя вся цепь событий способствовала нервному срыву; достаточно было небольшого волнения, и нервная система блокировала перегруженный участок, вызвав соответствующую реакцию.
Асе трудно было одновременно бороться со слезами и произносить сложные фразы. Она излагала только факты, не вдаваясь в переживания. А слезы все текли и текли по ее лицу. Наконец Евдокия Тихоновна не выдержала, подошла к Асе и прижала ее голову к своей груди.
— Поплачь, девочка, — печально сказала она. — Но это в последний раз. Теперь ты должна забыть обо всем, кроме своего крошки, а для него тебе понадобится много сил. Ты поняла меня? Если этого подлеца и не интересует судьба малыша, то ты должна отдать ему вдвое больше любви, заботы, сил…
— В-Ваня не подлец. Он н-не знает.
— А мог бы спросить.
— Это я… виновата.
— Сейчас не важно, кто виноват. У тебя есть заботы поважнее. Утри слезы и будь сильной, девочка. Главное, ты не одна, а вместе мы переживем все невзгоды. Ладненько?
— Да… Вы добрая мама, Евдокия…
— Спасибо за эти слова. И ты тоже очень славная девушка, Ася. И добрая. Катерина любит тебя.
— И Ваню она любит.
— Да, — вздохнула женщина. — Этого подлеца она тоже любит.
— Он не…
— Знаю, знаю, дорогая. Все они хороши.
Ася слышала доброту в голосе Евдокии Тихоновны; она не со зла ругала Ивана. Сама Ася хоть и редко пользовалась подобными определениями, но зато со всей серьезностью, и относилась к их значению так же, потому и возражала каждый раз.
С этого дня Ася почти каждый день заходила к Евдокии Тихоновне. Она действительно успокоилась — то ли валериана помогла, то ли участие мудрой женщины — и заикаться стала меньше… Жизнь постепенно входила в спокойное русло. Только по ночам Асе снился Иван. Она пыталась догнать его, уходящего, звала и просыпалась в слезах. А утро приносило новые заботы и хлопоты.
