Люсьен Гольдберг - Скандалы
Кик быстро поняла, что может справиться с одиночеством, лишь с головой погрузившись в работу. Начав работать с полной отдачей в захудалой газетенке одного из пригородных районов штата Массачусетс, Кик обрела счастье. По крайней мере, она занималась тем, чего хотела всю жизнь. Ей платили за то, что она умела наблюдать и писать об увиденном. Она с удовольствием посещала собрания портних и водопроводчиков, заседания школьных советов, но все это было только началом. Кик постепенно обретала профессионализм, необходимый для того, чтобы когда-нибудь обосноваться в Нью-Йорке и заняться большой журналистикой.
Едва отметив в Массачусетсе второй раз День благодарения, Кик вспомнила о своем списке. Прежние связи позволили встретиться и поговорить с Федалией Налл, редактором журнала „Четверть часа". Перед встречей, назначенной на понедельник, она провела весь уик-энд в городской библиотеке, знакомясь с журналом. Крепкое издание! Явно имеющий свое лицо, хотя и весьма своеобразный, этот журнал публиковал в восьмидесятых годах лучших писателей. Это будет трудно, но Кик не сомневалась, что, если ей представится возможность сотрудничать там, упускать ее не стоит.
Она пришла в редакцию журнала, помещавшуюся в здании „Мосби Медиа" на Пятьдесят четвертой стрит Ист в Нью-Йорке, зябким декабрьским утром, повторяя про себя как молитву незабвенный совет бабушки: „Будь сама собой".
Стены приемной на тридцатом этаже были увешаны фотографиями людей, прославившихся, согласно постулату Уорхола, за четверть часа. Кик провели в роскошный кабинет, где за своим овальным столом стояла Федалия Налл в ярко-розовой блузе, под которой смутно угадывалась ее полная фигура, а шею украшало ожерелье из жемчужин, каждая из которых была как шарик для пинг-понга. Она казалась довольно симпатичной, хотя явно злоупотребляла косметикой.
– Мисс Батлер, – сказала Федалия Налл, протягивая руку, – проходите, садитесь.
Кик устроилась на стуле из черного дерева перед столом редактора и одернула на коленях юбку.
– Ты хорошо пишешь, малышка. Хорошо, но без лихости. А нам нужна легкость. Я предоставляю своим авторам полную свободу. Мне нравится, когда они сами раскапывают истории. Понимаю, что по стандартам старой журналистики это не очень кошерно, но нас устраивает. Ты хоть читала „Четверть часа"?
Кик кивнула:
– Конечно.
– И как ты думаешь, сможешь писать легко и занимательно? Удастся тебе по уши уйти в тему и выяснять, что представляет собой та или иная личность? – спросила Налл, щелкая крышкой портсигара, обтянутого черной змеиной кожей. – Я курю, – сказала она, – и ни у кого не спрашиваю разрешения. Если кто-то пытается сделать мне замечание, я отвечаю, что следует проявлять снисхождение к умирающей женщине. И все затыкаются.
Кик рассмеялась. Она слыхала, что Федалия Налл – злая баба. Но ничего такого она в ней не заметила – разве что грубоватая. Приятно, что это не так, подумала Кик.
– Так вот, – привстала Кик, – что касается вашего вопроса, думаю, что могу писать так, как вам нужно. Во всяком случае, я с удовольствием попробую, если позволите.
– Давай, – сказала редактор.
– Что? – моргнула Кик.
– Я не собираюсь брать тебя на работу, – заметила Налл. – Включая кого-то в платежную ведомость, приходится заниматься этими проклятыми медицинскими страховками, социальными выплатами, отчислениями в Федеральную корпорацию страхования банковских вкладов и всей прочей бумажной мурой, которую от колыбели до могилы требует от нас это сраное правительство. Взяв кого-то на работу, изволь заботиться о нем, как о своем ребенке. А если бы я хотела иметь детей, то уж как-нибудь обзавелась бы ими сама.
Кик прокашлялась.
– Ага... дайте-ка мне сообразить. Вы сказали мне „давай", но на работу не берете?
Федалия Налл подошла к окну и оперлась на подоконник.
– В Гарлеме есть один дизайнер, – сказала она, стряхивая пепел в цветочный горшок. – Прошлым вечером за обедом кто-то мне рассказывал о нём. Он стильно оформляет похороны. Ты знаешь, в чем хоронят. Но он создает лишь часть одежды, ту, что видна. Понимаешь, половину пиджака, половину платья, носки от туфель. Вот так-то. Думаю, может получиться интересно. Хочешь попробовать?
– Ага... ну да... конечно, – пробормотала Кик. – Вы это серьезно, да?
– Я серьезна, как раковая опухоль, – ответила Налл. Отойдя от окна, она взяла со стола листок бумаги. – Вот его имя и номер телефона. Мне плевать на его мечты и надежды, но я хочу знать все тонкости и хитрости того бреда, которым он занимается. Валяй! Притащи мне две тысячи слов. Если понравится, куплю и дам тебе другое задание: три классные темы – ты должна всех потрясти. Тогда сможешь стать штатным сотрудником и твои мечты осуществятся. Денег навалом.
Получишь все, чего когда-то хотела, и будешь блаженствовать.
Федалии понравился материал, принесенный Кик. В январе она получила еще два задания – одно о странных случаях убийства и самоубийства в среде геев, происшедших в Саттон Плейс, другое – очерк, посвященный двадцатичетырехлетней женщине, которая, получив в наследство целую флотилию буксиров, руководит ею в гавани Нью-Йорка.
Как и предполагала Кик, получив от нее третий великолепно сделанный материал, Федалия Налл мучительно долго не давала о себе знать. Кик убила кучу времени на эти материалы. Она не могла врать своему боссу в газете, так что он знал о ее делах. Сначала он как будто поддерживал ее, но, когда на него надавило начальство, его отношение к Кик изменилось.
Тревоги Кик, связанные с журналом, усиливались, поскольку впереди маячила возможность остаться вообще без работы и влезть в долги.
Всю первую неделю, основательно вымотавшую ее, Кик спешила в Спрингфилд и, устроившись в чахлом палисадничке перед своим домом, ждала, не зазвонит ли телефон. Она даже не включала телевизор, чтобы не отвлекаться. Когда пошла вторая неделя, а от Федалии по-прежнему не было вестей, Кик поняла, что должна думать, как жить дальше.
Пришло время рискнуть, как ей всегда советовала бабушка.
Утром, позвонят ей или нет, она бросит работу и вернется в Нью-Йорк. Квартира, которую ее бабушка снимала в Гринвич-Виллидж, не сохранилась после ее смерти, но Кик знала, что найдет себе какое-нибудь пристанище, может, снимет в подаренду. У нее еще осталось немного бабушкиных денег, долго она на них не протянет, но и с голоду не умрет. Больше всего ей хотелось вернуться в Нью-Йорк и доказать Федалии Налл, что она имеет право состоять в штате журнала. Но пока большая журналистика, которой она так мечтала заниматься, даже не маячила на горизонте.
В первый февральский понедельник Кик поселилась в небольшой квартирке, снятой ею недалеко от Грэмерси-парка. Утром она прежде всего позвонила Федалии Налл. Не успела Кик поздороваться, как Федалия спросила:
