Виктория Абзалова - Хамелеон
Впервые со времени нашего близкого знакомства я всерьез задумалась о Жермене. Образ мотылька полусвета значительно поблек в моем сознании, но я, по сути, ничего о нем не знала. Кроме одного, — что однажды он один приехал сюда… почему-то… почему?
И еще — ему сейчас плохо.
Что ж, это была его жизнь, его секреты, его право. Я сказала себе, что и все остальное тоже не моя проблема, и вернулась за своими ключами, которые оставила на столике.
Жермен завозился под пледом.
— Делиз? Я думал, вы ушли…
Я подошла ближе.
— Вам стоило бы обратиться к врачу.
— Не забивайте себе голову, — он выпрямился, натягивая на плечи плед.
Во мне что-то перевернулось.
— Жермен, вы совсем больны… температура, наверное… вам нужно лечь в постель.
— А вам — ехать, и поезд не будет ждать. Я прекрасно справлюсь сам!
— Вижу, — я разозлилась, — Дьявол! Я прекрасно понимаю, что вам не терпится от меня избавиться, но я уйду только тогда, когда ты ляжешь в постель! И вызову доктора.
— А ты, оказывается, умеешь быть назойливой, — он еще шутил.
— Еще как! Вставай.
Жермен поднялся, но пошатнулся и вынужден был опереться на меня. Его знобило.
— Голова кружится?
Он криво усмехнулся:
— Есть немного.
— Давай же, — говорила я, провожая его по лестнице, — после того, как ты так терпеливо слушал мои откровения, меня замучает совесть, если я оставлю тебя без присмотра.
— Отлично, значит, ты будешь испытывать мое терпение и дальше…
— Это еще не предел!
На кровать он почти рухнул. Я испугалась, что он отключился, едва коснулся постели, но услышала:
— Никогда не думал, что настанет день, когда женщина будет укладывать меня в постель таким способом!
— Я как раз думаю, а не раздеть ли тебя, — немедленно отозвалась я, — но, пожалуй, пощажу твою стыдливость, а то ты обвинишь меня в грязном домогательстве.
Жермен хихикнул и с облегчением зарылся в одеяло.
Я отвернулась и тут увидела то, чего раньше не могла заметить, — упаковки лекарств на тумбочке рядом с кроватью. Вот тебе и объяснение его отъезда! А если это что-нибудь вроде чахотки?! Я бросилась в отступление.
— Я ухожу. Доктора вызову по дороге на станцию.
— Хоть господа бога…
Я скатилась с лестницы и выскочила за дверь. Отлично, дорогая Делиз, — ты свела знакомство с жиголо, да еще чем-то серьезно больным!
Разговор с Морисом вышел тяжелый. Мне не удалось собраться с мыслями за дорогу: я не могла сосредоточиться ни на чем, кроме Жермена.
Он один. Он болен.
Я пыталась себя образумить. Он — совершенно чужой человек. Внезапный приступ не слишком его удивил или испугал, — он знал, что такое может произойти, или такое уже случалось с ним раньше. Он наверняка знает, что следует делать и вполне справится самостоятельно. Он взрослый человек. Если он забрался в такую глушь, то хотел именно то, что получил — уединение… или одиночество, — смысл не меняется, как не назови.
Возможно, ему просто не к кому обратиться. Я снова принялась себя накручивать. Не припомню, что бы замечала у него какую-нибудь мелочь, или какую-нибудь фразу, которые намекали бы на наличие семьи или близких друзей. Сомневаюсь, что бы Каро, Туанетт, Анели, Белль, Франсуаз, Марго и прочие его подруги были бы полезны в такой ситуации…
О, нет, они вовсе не были бездушны! Разумеется, они бы послали цветы, подарки, оплатили счета — каждая в меру широты своего сердца и кошелька, но ни одна не озаботилась бы его судьбой всерьез и надолго. Не говоря уже о том, что сам Жермен определенно не горел желанием видеть кого-нибудь из них рядом с собой.
Я вернулась к тому, с чего начала. Он болен. Он один.
Бывает, что ты абсолютно точно знаешь, что надо что-то сделать, именно потому, что так надо. По дороге на станцию, я зашла к доктору Фарбье, предупредив, что мой сосед болен и попросила его навестить, теряясь в раздумьях, что же такое с Жерменом. В общем, сосредоточиться на Морисе получалось плохо.
Я ждала своего так называемого супруга в его кабинете. У меня был еще целый час, что бы собраться с мыслями. Чем больше я думала, тем больше приходила в растерянность, и моя решимость таяла с каждой минутой, хотя я уже побывала у поверенного. Страх, такой простой и понятный, перед резкой и бесповоротной переменой в своей жизни, какой бы она не была, усиливался еще и тем, что у меня не было даже смутных представлений о другой! Мои планы не шли дальше развода.
Морис появился как всегда, деловой и подтянутый, — как всегда, — пунктуальный.
— Добрый день, Аделиз.
— Добрый день.
— Со мной связался Антуан Нуаре. Признаться, повод меня удивил.
— Зря, — при первых же словах, сказанных тоном, лишенным всяких эмоций, ко мне вернулась уверенность.
— Это из-за твоего любовника? — тон не изменился ни на йоту.
— Прости, кого? — меньше всего я ожидала такого вопроса.
— Того, к которому ты уехала.
— Жермен?! — это на столько не соответствовало истине, что я едва не рассмеялась.
Хотя, как еще со стороны могло выглядеть наше знакомство!
— Ты глубоко заблуждаешься, — мне все же не удалось скрыть улыбку.
— Хотелось бы верить. Я ведь забочусь только о тебе. Я понимаю, вы с ним одного возраста, а он красив как архангел Гавриил, но общество человека с подобной сомнительной репутацией и родом занятий, — не подходящая компания для Аделиз Рошар и даже для Аделиз Левеллен.
Не знаю, что меня задело — пренебрежение к фамилии Левеллен, грубость ли, цинизм, но я ответила раньше, чем успела прикусить язык.
— Какая трогательная забота! Но я могу вполне самостоятельно разобраться в людях! И если уж выбирать между вами, я — безусловно предпочту общество 'сомнительной личности'!
— Ты его уже предпочла, — спокойно поправил Морис.
Я глубоко вздохнула и попыталась вернуть разговор в нужное русло.
— Я приехала сюда не обсуждать Жермена Совиньи. Я не стану убеждать тебя, что ты ошибаешься. Как я вижу, ты не считаешь эту причину достаточной для развода.
— Ты абсолютно права, Аделиз. Я прекрасно понимаю, что у молодой привлекательной женщины гораздо больше потребностей, чем у меня свободного времени. Жермен, Жером — какая разница? Ты абсолютно свободна в своем выборе. Я же не указываю тебе, что одеть к обеду.
— Удовлетворение потребностей… ха! — у меня было впечатление, что я хватила неразбавленную водку.
Не то, что бы я была сильно потрясена, но услышать настолько недвусмысленное подтверждение своих самых нелестных выводов, да еще таким безучастным тоном…
