Ангелина Мэй - Султан её сердца (СИ)
— Вели оседлать коня. Я хочу прогуляться, - не оборачиваясь, отдал приказ падишах.
— Хорошо, господин. Я велю оседлать лошадей, - ответил Мехмед-паша и направился в покои.
— Ты не понял, - обернулся к нему султан. – Оседлать только Рюзгара. Я еду один.
— Но, господин, - склонил голову визирь. – Не думаю, что это хорошая идея. После того, что случилось с Ямур-джарийе, ночные прогулки в одиночестве могут быть опасны для вас.
— Ты не слышал меня? – султан повысил тон и вновь обратил свой взор на Босфор.
— Я поеду с вами! – настаивал преданный товарищ.
— Мне повторить? – султан крикнул так, что оконные стекла в покоях задрожали.
— Повелитель, - не отступал Мехмед-паша. – Если не хотите, чтобы я сопровождал вас, бостанджи последуют за вами.
— Я сказал, один!
— Но так нельзя. Это опасно. Что, если и за вами ведется охота.
— Что ж, пусть будет так! - вздохнул султан. – На то моя воля.
— Я понял, господин, - поклонился вновь визирь. – Через десять минут конь будет оседлан.
Сказав это, Мехмед-паша покинул покои падишаха, оставив последнего наедине со своими мыслями.
А мысли повелителя могучей державы были только об одном. Он еще раз хотел взглянуть на то место, где остановилось сердце его любимой наложницы. Хотел вдохнуть того воздуха, которым дышала она перед смертью. Хотел испытать то, что чувствовала она, стоя на краю утеса. Слезы душили султана. Сердце обливалось кровью. Внутри него все так и пылало ненавистью к тому, кто сделал это с его возлюбленной. Кто посмел пойти против его воли, подняв руку на его любимую наложницу. Кто решился бросить вызов самому правителю Османской империи.
Спустя время в дверь постучали.
— Войдите! – ответил султан, смахивая слезу, которая, как он ни старался сдерживать себя, предательски катилась по щеке.
— Господин, - Мехмед-паша прошел на летнюю веранду, - Рюзгар оседлан.
— Хорошо, можешь идти, - буркнул падишах.
Но визирь не двигался с места.
— Что еще? – султан обернулся.
— Вы уверены, что вам не понадобится моя помощь?
— Сколько я должен повторить тебе! Я еду один! – с этими словами он, не расцепляя рук за спиной, гордой походкой, высоко задрав голову, подошел к Мехмеду-паше и, нагнувшись, добавил. – Оставь меня! Я хочу переодеться. Айше! – крикнул повелитель тут же личную служанку, ожидавшую за дверью приказов падишаха.
— Да, господин.
— Приготовь платье для прогулки!
Запах жареных баклажанов с чесноком заставлял всех проходивших мимо дверей дворцовой кухни останавливаться. От аромата «Шакшука» - главного блюда сегодняшней вечерней трапезы падишаха, заполнившего весь первый этаж дворца, у всех, кому довелось его почувствовать, текли слюнки.
Одна из кухарок – полная высокая женщина в белом переднике и высоком чепце помешивала блюдо, доходившее на медленном огне. Вторая, наоборот, невысокая и худощавая ловко, как палач на плахе управлялась с огромным тесаком, вмиг превращая спелые томаты в пасту. На кухне было полно помощниц. Все были заняты делом: одни нарезали зелень, другие – возились с тестом. Через полчаса велено было подавать ужин, поэтому кухарки торопились.
— Зэйнэп! – на кухне появилась Незехат-калфа.
— Да, госпожа, - женщины, как по команде, оставили своё занятие и вытянулись в струнку перед смотрительницей.
— Ужин готов? – она быстрым шагом подошла к готовящемуся блюду, заглянула в казан, уловив приятный аромат.
— Через десять минут все будет готово, - ответила главная кухарка, та самая полная женщина в переднике – Зэйнэп.
— Трапеза откладывается, - произнесла калфа. – Повелитель покинул дворец.
— Как же так? В столь поздний час? - развела кухарка руками.
— Вас это не касается! – буркнула в ответ Незехат-калфа. – И хватит уже собирать сплетни. Займитесь лучше делом. Сколько сахара положили?
— Как и положено, две ложки.
— Я же предупредила, класть одну ложку. Повелитель в прошлый раз остался недоволен. Вы хотите лишиться головы?
— Помилуйте, госпожа, - залепетали все в один голос. – Вы не говорили про сахар.
— Как не говорила? Что же мне это приснилось? – свирепствовала калфа. – Ладно. Как только султан вернется, я доложу вам, и сразу же подавайте ужин! – сказав это, женщина вышла из кухни.
Кухарки облегченно вздохнули.
— Незехат-калфа явно сегодня не в духе, - покачала головой Зэйнэп.
— Еще бы! – вторила ей вторая кухарка. – После того, что случилась с Ямур-джарийе, она сама не своя.
— Ну, и поделом ей, - сказала одна из девушек. – А то возомнила себя здесь главной. – А что вы все-таки думаете, наложница сама шагнула с утеса или кто-то помог?
— Девочка, - остановилась ее главная кухарка. – Ты не слышала, что сказала Незехат-калфа. Хочешь лишиться головы? Никаких разговоров, - поднесла она палец ко рту.
— Нет, а все-таки, - не унималась та. – Думаете, это сделал кто-то из дворцовых?
— Я думаю, - включилась в беседу еще одна из девушек, - без вмешательства Сафие-султан здесь не обошлось.
— Тихо, девки! – рявкнула Зэйнэп. – Совсем распоясались. Вам велено было молчать!
Но те и не думали, еще раз наперебой рассказывая обо всех сплетнях, ходивших по дворцу. Сначала бурный роман падишаха с новой наложницей, а затем загадочная гибель ставшей фавориткой той самой наложницы – были главной темой дворцовых сплетен. Это обсуждали все, начиная с кухарок и заканчивая стражниками темницы.
Главный герой этих сплетен - двенадцатый султан Османской империи, сын Селима второго и Нурбану-султан, Мурад третий в это самое время мчался на своем верном коне Рюзгаре по дороге, ведущей от его главной резиденции к Старому дворцу в Манисе. От встречного ветра по обеим щекам всадника текли слезы, деревья, словно слайды, мелькали один за другим, но он не сбавлял скорости. Наоборот, то и дело дергая за поводья Рюзгара, заставлял того скакать еще быстрее. Наконец он остановился. Спрыгнул с коня, взял того за поводья и, раздвигая второй рукой перед собой ветки деревьев, направился в чащу леса. Рюзгар не отставал от хозяина ни на шаг.
Вскоре султан стоял на том самом утесе, где две недели назад была его возлюбленная - Ямур-джарийе. Её образ не исчезал из памяти ни на минуту. А сейчас стал еще отчетливее. Падишах закрыл глаза и, набрав в легкие побольше воздуха, с шумом выдохнул. В голове за минуту, словно пленка, промелькнула вся его жизнь.
— Ямур! Где ты сейчас? – открыл он, наконец, глаза и обратил свой взор к месяцу, коромыслом застывшему в небе.
Вдруг конь, словно почуяв неладное, встал на дыбы и громко заржал. Султан насторожился, оглянулся по сторонам, прислушиваясь к каждому шороху. В это самое время стая одичавших ворон, заснувших на соседнем дереве, с криком и шумом крыльев взмахнула в небо.
