Элин Хильдербранд - Босиком
Он повертел замки чемоданчика, чтобы увидеть, будет ли какой-то результат. От одного только прикосновения кончиков его пальцев замки открылись с таким шумом, будто раздался выстрел из пистолета. Джош подпрыгнул в кресле. Бр-р-р-р! Он такого не ожидал. Он осмотрелся по сторонам. Вокруг никого не было. Его отец работал наверху в вечернюю смену. Том Флинн всегда приходил домой в восемь и любил садиться ужинать с Джошем около восьми тридцати. Только они вдвоем и что-то простенькое, приготовленное Джошем: бутерброды, куры гриль, неизменный салат «Айсберг» и пиво для отца, — а теперь, когда Джош был уже достаточно взрослым, пиво и для него, но только одна бутылочка. Отец Джоша был человеком привычки. Лет в одиннадцать Джош заметил, что Том стал таким с тех пор, как мать Джоша покончила с собой. Отец был легко предсказуем, и Джош знал, что он даже в офис всегда ходил одной дорогой. Отец был единственным человеком, которого Джош боялся, так что…
Джош открыл портфель. Там, завернутый в целлофановую пузырчатую упаковку, лежал тяжелый пакет, похожий на наполненные свежим тунцом свертки, которые рыбаки обычно опускают на причал. Но только в этом пакете лежала… Джош заглянул внутрь… книга. Книга? Книга в коричневом кожаном переплете с заглавием на титульной странице, выведенным золотыми буквами: «Невинный самозванец. Роман Флеминга Трейнора». После трех лет, проведенных в колледже Мидлбери, Джош знал имена многих выдающихся писателей. Он прочитал Мелвилла, Генри Джеймса, Хоторна, Эмили Дикинсон, Марка Твена, Фрэнсиса Скотта Фицджеральда, Джека Керуака. Но он никогда не читал и даже не слышал о таком писателе, как Флеминг Трейнор.
Джош уставился на книгу и попытался мысленно сопоставить ее с тревожным голосом Нахмуренной. Нет, ничего не выходило. Но Джошу это нравилось. Он плотно закрыл портфель.
Пока Джош ехал в Сконсет, портфель лежал на пассажирском сиденье его джипа. Джош всю свою жизнь прожил в Нантакете. А поскольку он жил в маленьком сообществе, которое круглый год оставалось неизменным, у каждого здесь был свой имидж, и Джош обладал следующей репутацией: порядочный, толковый, уравновешенный парень. Его мать умерла (она покончила с собой, когда он еще был в начальной школе), но Джош не сорвался и не погубил себя. Он учился достаточно хорошо, чтобы оставаться в списке лучших учеников, получал награды по трем видам спорта, был главным казначеем класса и так хорошо справлялся со своими обязанностями по сбору средств, что насобирал «бюджетный излишек», достаточный для того, чтобы отправить весь выпускной класс, состоявший из сорока двух человек, в Бостон за неделю до выпуска. Все думали, что он станет врачом, или юристом, или банкиром на Уолл-стрит, но Джош хотел заниматься чем-то творческим, чем-то, что будет продолжаться очень долго и иметь смысл. Но никто этого не понимал. Даже лучший друг Джоша Зак Браунинг покачал головой и сказал:
— Заниматься чем-то творческим? Чем, например, дружище? Рисовать чьи-то портреты? Сочинять хреновы симфонии?
Джош много лет вел дневники в целой серии спиральных тетрадей, которые он прятал под кроватью, словно журналы «Плейбой». В них хранилась стандартная информация — его мысли, фрагменты его мечтаний, слова песен, диалоги из фильмов, отрывки романов, счет всех футбольных, баскетбольных и бейсбольных матчей за время его школьной карьеры, воспоминания о матери, страницы описаний Нантакета и мест за его пределами, где бывал Джош, идеи для историй, которые он хотел однажды написать. Теперь, благодаря трем годам обучения (или «гипноза», как говорили некоторые) в Мидлбери у бывшего писателя Чеса Горды, Джош знал, что для писателя вести дневник — это не просто привычка, это обязанность. В старших классах такое занятие казалось несколько странным. Разве дневники не для девочек? Том Флинн несколько раз заставал сына врасплох, открывая дверь его спальни без стука (что отец Джоша в те времена имел обыкновение делать), и спрашивал:
— Чем ты занимаешься?
— Пишу.
— Задание по английскому?
— Нет. Просто пишу. Для себя.
Это звучало странно, и Джош испытывал неловкость. Он начал закрывать дверь спальни на ключ.
Чес Горда советовал своим студентам не быть слишком «автобиографичными». Он не переставал напоминать им о том, что никто не захочет читать историю о студенте, который учится на писателя. Джош понимал это, но, тем не менее, въезжая в Сконсет с загадочным портфелем на соседнем сиденье, что предполагало общение с людьми, которых Джош едва знал и которые не знали его, он не мог не думать о том, что однажды запечатлеет этот момент на бумаге. Может быть. А может, из всего этого ничего не выйдет. Чес Горда настойчиво вбивал своим студентам в головы тот факт, что они всегда должны быть готовы.
Нантакет был самым мрачным местом в Америке для взросления. Там не было ни делового района, ни «Макдональдса», ни торговых центров, ни закусочных, ни клубов, ни места, где ты мог бы отдохнуть (конечно, не считая двухсотлетнего квакерского молитвенного дома). И все же Джош испытывал к Сконсету очень нежные чувства. Это был небольшой городок с Мейн-стрит[3] в тени росших по бокам деревьев. «Деловая часть» Сконсета состояла из почтового отделения, магазина (где продавали спиртные напитки навынос — пиво, вино — и подержанные книги в мягком переплете), двух кафе и рынка, куда мать Джоша каждое лето ходила с ним за сливочным мороженым в рожке. Здесь также были казино, которое ныне служило теннисным клубом, и кинотеатр. Сконсет был местом из другого века, всегда думал Джош. Люди называли Сконсет «старыми деньгами», но это означало лишь то, что когда-то очень и очень давно у кого-то появилось пятьсот долларов, и практические соображения заставили его купить участок земли и маленький домик. Люди, жившие в Сконсете, жили там всегда; они ездили на джипах двадцатипятилетней давности, их дети катались на трехколесных велосипедах марки «Радио Флаер» по улицам, вымощенным белым ракушечником, а в летний полдень можно было услышать только три звука: шум волн с городского пляжа, шум развевавшегося флага и удары теннисных мячей, доносившиеся из клуба. Это место казалось красочной открыткой, но оно было настоящим.
Адрес, который Нахмуренная дала Джошу по телефону, был таким: Шелл-стрит, дом одиннадцать. Резиновые покрышки джипа с треском проехали по ракушечнику, когда Джош подъезжал к дому. Это был маленький, аккуратный, типичный для Сконсета коттедж; он был похож на домик из сказки о трех медведях. Немного волнуясь, Джош взял портфель. На калитке была причудливая щеколда, и, пока Джош пытался с ней справиться, входная дверь открылась и из дома вышла женщина в зеленом бюстгальтере от купального костюма, который блестел, как рыбья чешуя, и джинсовых шортах. Это было… Джошу пришлось признать, что ему понадобилось некоторое время, чтобы сконцентрироваться на лице женщины, и, когда ему это удалось, он был поражен. Это была Нахмуренная, но она улыбалась. Она подходила к нему все ближе и ближе и, прежде чем Джош успел опомниться, обвила руками его шею, и он почувствовал давление ее груди на своей грязной спортивной рубашке с логотипом аэропорта. Он уловил запах ее духов, а затем ощутил, что происходит что-то непредвиденное — его рука ослабевала и из нее выскальзывал портфель. О нет, подождите. Нахмуренная вытаскивала портфель у него из рук. Теперь книга была у нее.
