Диана Машкова - Дочки-матери
– Не боись, – позеленела Ритка, – мы и мозги тебе вышибем.
Девицы начали наступать. Мака бросила сумку на землю – плевать на учебники, зонтик только жалко, который мать из Лондона привезла, – и рванула к задней части забора. Она не оглядывалась, но слышала сзади топот ног и разъяренное сопение взбесившихся одноклассниц. Впервые Мака пожалела о том, что старалась быть самой крутой – при каждом удобном случае утирала нос Ритке и остальным девицам.
Она уже видела упавший забор. Осталось всего несколько метров. Мака приготовилась оттолкнуться и прыгнуть – все ее внимание было сосредоточено на расстоянии, которое предстояло преодолеть.
Но в последнюю секунду она споткнулась – то ли арматура в земле, то ли камень – и полетела лицом вниз. Успела закрыть голову рукавами куртки за секунду до того, как упала на поваленный на землю забор.
Принцип «не бей лежачего» в подростковом мире давно отменили. Удары посыпались на девочку один за другим.
Мака вывернулась и, не глядя, размахивала руками и ногами, раздавая ответные слепые тычки. Но боль с каждой минутой становилась все сильнее. Мысленно она уже видела карету «Скорой помощи», больницу.
Перед глазами все плыло, в ушах раздавался ровный гул, а потом она вдруг почувствовала, что бой прекратился.
Открыла глаза и сквозь туман увидела над собой лица двух взрослых мужчин, за спиной которых прятался Фил.
– Живая? – спросил один.
– Да.
– Вставай, – он протянул ей руку, – скажи папке, в милицию пусть идет. И к директору школы.
– У меня нет отца, – ответила она и залилась слезами от боли и от обиды.
Глава 4
Игорь по-прежнему не брал трубку. Инна звонила ему каждый день в надежде на то, что он отзовется. Но чем дольше она слушала в телефоне гудки, тем глубже погружалась в депрессию, из которой – она это знала точно – будет непросто выбраться.
Она уже не раз думала о том, чтобы набраться наглости и явиться к нему домой, но стоило представить себе, как она стоит перед закрытыми дверями подъезда, слушает гудки домофона, и решимость улетучивалась. Игорь сам мог найти ее, если бы захотел – знал название журнала, в котором она работает: достаточно было взять в руки один экземпляр и заглянуть в выходные данные. Или зайти на сайт их издания. Но «человеку творческому нужна независимость». Этим все сказано.
Она старалась заполнить каждую минуту работой, чтобы не расклеиться и сохранить видимость «все хорошо» ради Сашки. При дочери прятала лицо, отворачивалась. Благо повод для этого всегда находился: то полы, то посуда, то шипящая сковорода.
Инна прекрасно помнила, как безутешно ревела девятилетняя Сашка три дня напролет, когда выяснила, что маме нравится какой-то там дядя Витя. Наотрез отказалась знакомиться, не помогали никакие приманки: ни луна-парк, ни кино, ни кафе. А сейчас, в переходном возрасте, можно себе представить, чем все обернется, если она узнает, что мать страдает по какому-то Игорю. Дочь и так стала слишком вспыльчивой в последнее время – чуть что, огрызается, гонит прочь. Не нужно ее травмировать.
Приходя с работы домой, Инна, словно одержимая, начинала мыть, убирать, готовить, чтобы за показной активностью спрятать болезненную пустоту. Она задавала дочери дежурные вопросы, получала ничего не значащие ответы. Да и их-то толком не слышала, тратя все силы на маскировку.
А позже, когда Сашка ложилась спать, Инна садилась за компьютер. Проверяла почту с бессмысленной настойчивостью мазохистки, потом хваталась за ручку.
Тихий шепот усталых клавиш,
Монитора неясный свет.
Ты меня словно в сердце жалишь:
«Непрочитанных писем нет».
Что бывает больнее боли,
Что быть может темнее тьмы?
Одиночество, жизнь в неволе,
Вместо яви – цветные сны.
Засыпает и шепот клавиш,
Гаснет свет, след тоски тая.
Ничего уже не исправишь —
Ты же знаешь, Радость моя.
И только избавившись от глупой надежды, открывала файл с третьей, уже почти законченной книгой. Она писала всю ночь, понимая, что, если остановится, одиночество и боль одолеют ее. Утром плелась на работу, разбитая, невыспавшаяся, чтобы влиться в очередной невыносимый день.
Бог знает, как долго она блуждала бы по лабиринтам своей тоски об Игоре, если бы в один прекрасный день в редакции не раздался этот звонок.
– Маковецкая, – Суслов поднял трубку, прикрыв динамик рукой, – тебя! Подойдешь?
– Переведи на внутренний номер, – она побледнела, потом покрылась румянцем: кроме Игоря, некому было звонить, – только смотри, чтобы не сорвалось!
Суслов бросил на нее укоризненный взгляд и нажал на своем телефоне три цифры. Аппарат на столе Инны затрепетал.
– Да, – она схватила трубку, едва дождавшись второго звонка, – слушаю!
– Инусик, – неожиданно в телефоне зазвучал женский голос, – привет!
– Привет, – ответила она растерянно и с таким разочарованием в голосе, что в трубке повисла пауза.
– Инусик, ты не заболела? – спросил голос осторожно, и только сейчас Инна сообразила, наконец, с кем говорит.
– Люба? Какими судьбами?!
– У тебя что-то плохое случилось? – вместо ответа не отставала студенческая подруга.
– Нет, – Инна поспешила исправить интонацию, – все в порядке!
– Вот! Теперь узнаю! – обрадовалась Любовь. – Что с твоим телефоном?
– А что?
– Звоню на мобильный – не отвечаешь или недоступна!
– У меня новый номер, – пробормотала Инна, подумав о том, что Игорь, возможно, ей тоже звонит.
– Слушай, давай встретимся, а?
– Давай! – Инна улыбнулась: общение с Любой было вторым лекарством в ее жизни. Редко доступным, но очень действенным. Если бы не подруга, неизвестно еще, как бы после рождения Сашки она нашла в себе силы окончить Литинститут.
– Тебе когда удобно?
– В любой день, если вечером.
– Приезжай завтра к шести в издательство.
– Куда?!
– Ты разве не знаешь? – в голосе Любы послышалась радость. – Я поменяла работу!
– Не может быть, – Инна оторопела: должностями, аналогичными той, что занимала подруга в нефтяной компании, не разбрасываются.
– Надоело, – лаконично объяснила она, – слышать не могу больше об объемах суточной добычи и ценах за баррель.
– Ну, ты даешь! А зарплата?
– Меньше, – Люба засмеялась, – зато работа интереснее.
– А чем…
– Все расскажу! Приезжай. – Инна услышала, как на том конце провода щелкает мышка. – Адрес уже высылаю тебе по почте. И схему проезда.
– Спасибо. – Прежняя деловитость и оперативность Любы никуда не делись.
– До встречи!
Она положила трубку и застыла в задумчивости.
С Любой – веселой и на первый взгляд легкомысленной девчонкой – Инна подружилась в первый же день учебы в Литинституте. Сели в лекционной аудитории рядом и, вместо того чтобы слушать профессора, прошептались все полтора часа. После лекции обменялись тетрадями со стихами и с тех пор не расставались ни на минуту: вместе на занятия, вместе готовиться к семинарам, вместе домой – благо жили в одном районе.
