Кэтрин Спэнсер - Тайны из маминой шкатулки
― Ты ведь знаешь, что это невозможно.
― Я хочу, чтобы вы поладили. Мы же одна семья, Себастьян.
― Ты всегда для меня был как родной отец, Хьюго, и теперь моя очередь быть любящим сыном и защищать твои интересы.
― Ты зря беспокоишься, у Лили нет скрытых мотивов.
― Ух-ух. — Было ясно, что Хьюго поверит ей. Но она дочь своей матери, у которой не было ни стыда, ни совести, ни моральных принципов.
― Она такая же симпатичная, как на фотографии, которую она прислала? Скажи мне…
Дверь ванной отворилась, вышла Лили, наполнив комнату ароматом цветов, кожа у нее блестела. Она была так прекрасна, что Себастьян на мгновение потерял дар речи — этого он не предвидел. Он почувствовал сильное желание прикоснуться к ней.
― Себастьян, — звучал голос Хьюго, — ты еще здесь? Эй, откликнись, дружок! Что-то случилось?
― Д-да. — Он прочистил горло и отвернулся. Как же хороша! Ее восхитительные волосы блестели и переливались, и ему захотелось почувствовать их шелковистость и мягкость. Что она с ним делает? Настоящая колдунья!
― Ну? Как она? — требовал ответа Хьюго.
― Кто?
― Лили красива?
Девушка подошла к кровати и встала рядом.
― Мне подождать в ванной, пока вы поговорите по телефону? — прошептала она.
― Нет, — ответил Себастьян и Хьюго, и ей. Потом, снова обратившись к отчиму, добавил: — Я бы сказал по-другому.
― Лучше?
― По-другому, — решительно выговорил он. — Ну, Хьюго, я позвоню утром. Спи спокойно и не беспокойся о нас — утром мы будем домой.
― Почему вы не сказали, что звонил Хьюго? — начала Лили, когда он повесил трубку. — Я бы поговорила с ним сама.
― Он знает, что я звонил из комнаты в мотеле.
― И что?
― Не думаю, что вы бы хотели, чтобы он понял, что вы спите со мной в одной комнате.
― Почему нет? Ведь вы сами сказали, что это совершенно безопасно.
― Я уже не так уверен в этом, особенно когда вы разгуливаете по комнате в одной ночной рубашке.
― Вы нервничаете? А как насчет вас? На вас ведь не было ничего, кроме полотенца. Вы сами начали эту игру, Себастьян, я лишь приняла ваши правила.
― Эту игру затеяла сама судьба, столкнув нас в лабиринте жизни. Кстати, заметьте, на мне уже плавки. Можете убедиться, если хотите.
― Интересно, что еще вы прячете в своей спортивной сумке? — захотела она сменить тему.
― Теперь вы знаете, — иронично ответил он.
― Только плавки?
― Боюсь, что да. Я забыл захватить свой цилиндр и вечерний костюм.
― Очень забавно! Вы просто прирожденный комик! Не пробовали выступать в цирке? Такой талант пропадает!
Он пожал плечами.
— Мне нравится веселить вас. И только вас.
Лили фыркнула: чувством юмора его Господь явно не наградил — плоские шутки, плоская жизнь. Она тоже никогда не умела шутить. Почему? Наверное, просто не умела смеяться над собой и своей скучной жизнью.
― Двигайтесь на свою сторону, вы на моей половине, — проговорила она шутливым тоном, намереваясь забраться на кровать.
― Я думал, вы будете спать на полу, — несколько смущенно отозвался он.
— Я решила, что кровать более безопасна.
Если бы она могла прочитать его мысли, она предпочла бы лечь на пол. Лили взяла простыню кончиками пальцев, как будто ожидала, что ее сейчас кто-то укусит.
― Никогда не представляла себе, что придется провести целую ночь с ненавистным мне типом…
― Расслабьтесь, — проговорил он, — я уже ловил клопов, так что у меня есть в этом деле кое-какой опыт.
Глаза у нее округлились.
― Это снова одна из ваших шуток?
― Черт, нет! Они двигаются по подушке. Похоже на черный янтарь. Но они и в подметки не годятся тараканам, ползающим по полу. Поэтому выбирайте: в постели, но с клопами, или на полу, но с тараканами. Что вам больше нравится?
Она быстро забралась на кровать, и Себастьян ощутил сладостный аромат ее кожи шелковистой, гладкой, мягкой. Лили прижалась к нему. Это было так неожиданно, что он испугался, схватил ее за плечи и слегка встряхнул.
— Вы переходите границы, милая! Лили, проснитесь!
Он заглянул ей в лицо — оно было очаровательно: прелестно изогнутые брови, а ресницы такие длинные и густые, что казались искусственными. А ее глаза… В них отражался весь мир: глубины спокойного океана, солнечное небо, непонятность космоса, тайна женской души. Да, женщины для него всегда были непостижимы. Как только ему казалось, что он разгадал их намерения, они совершали поступок, который перечеркивал все его доводы. Женщины слушают свое сердце, подчиняются чувствам и поэтому совершенно непонятны ему, человеку, признающему только законы логики и отвергающему любовь.
Он старался дышать ровно и попытался отвернуться, но у него ничего не вышло. Он погладил ей плечи, прикоснулся к волосам, поцеловал ее, ощутил вкус ее губ. Он потерял голову и больше не слышал голоса разума, который советовал ему остановиться. Черт! Женщины имеют такую сильную власть над мужчинами!
Глаза Лили стали мечтательными, губы — мягкими. Она прижалась к нему снова, прикоснулась грудью к его груди.
Мы ведь одна семья, Себастьян… Я хочу, чтобы мы поладили с тобой…
Но не таким образом!
― Я же говорила, что спать в одной постели не очень удачная идея, — слабо выговорила Лили.
― Да, помню.
— Возможно, теперь вы поверите мне.
― Я уже верю.
― Это путешествие — неудачная затея.
― Согласен. — Он уставился на нее. — Прискорбно уже то, что вы здесь.
Он говорил эти слова, а сам жаждал обнять ее. В глазах девушки было столько тоски, что Себастьяну стало не по себе. Почему она не осталась в Ванкувере? Почему приехала сюда?
Стиснув зубы, он положил руки под голову и начал смотреть в потолок. Может, тишина, темнота помогут ему забыть о ней. Слабый ночной свет просачивался сквозь тонкую ткань занавесок и наполнял комнату загадочным блеском, обволакивал Лили сиянием, делая ее еще прекраснее. Удивительная девушка.
Прошло пятнадцать минут, тридцать. Лили лежала неподвижно, грудь ровно поднималась от каждого вдоха, но она не спала. Он видел, что она лежит с открытыми глазами и в них стоят слезы. Он притворился, что не замечает этого. Она отвернулась и разрыдалась.
— Почему вы плачете?
— Потому что я скучаю по маме и папе. Мне их так не хватает. Почему я не умерла вместе с ними?
То, что она назвала своего отчима папой, смягчило его сердце.
― Простите, я знаю, как тяжело потерять близкого человека, — признался он. — Мой отец умер, когда мне было всего восемь лет.
― Это так больно. Неважно, сколько человеку лет, да?
