Татьяна Бочарова - Мой суженый, мой ряженый
— Ты готова? — в ухо ей поинтересовалась Люба.
— Кажется.
— Тогда спускайся, я уже у подъезда.
— Ладно. — Женя отключила телефон, спрятала его в сумочку, поправила на груди кулон и вышла в прихожую. Там она сняла с вешалки ветровку и надела уличные туфли.
В дверях комнаты показалась мать.
— Вы поехали?
— Да. Люба ждет внизу. Вернусь часа через два.
— Да ты не торопись, — захлопотала Ольга Арнольдовна. — Пой в свое удовольствие. Музыка — великая вещь. Даже Шерлок Холмс в свободное от расследований время играл на скрипке.
— Муть все это. — Женя махнула рукой. — Ладно, пока. — Она поцеловала мать и вышла за порог.
На улице стояло бабье лето. Ярко светило солнце, легкий ветерок гнал по тротуару первые золотые листья. Люба, как всегда нарядная и веселая, бросала голубям кусочки обсыпанного маком бублика. Птицы хищно кидались на лакомство, отталкивая друг дружку.
При виде Жени Люба состроила недовольную физиономию.
— Тебе что, носить нечего?
— Почему нечего? — удивилась Женя. — Что плохого в джинсах?
— Ничего, если не считать того, что ты таскаешь их второй год.
— Но это же не дешевка, а фирменные. Они и стоили прилично, — попыталась оправдаться Женя.
— Да ну тебя. — Люба бросила на асфальт остатки бублика и крепко взяла подругу под руку. — Идем.
Ехать и впрямь оказалось недолго. Через четыре остановки девушки сошли и зашагали к видневшейся впереди высокой темно-зеленой ограде.
— Это бывший детсад, — на ходу объясняла Люба, — Всеволод Михалыч его отремонтировал на свои деньги, станки соорудил. Рояль откуда-то приволок списанный. Старенький, но играет прилично. Теперь у нас здесь репетиционный зал. — В Любиных словах звучала гордость.
— И много народу в вашем хоре? — полюбопытствовала Женя.
— Человек тридцать. Состав все время меняется. Кто-то уходит, кто-то, наоборот, приходит. В основном — студенты, молодежь до двадцати семи. Я-то пою сравнительно недавно, а есть «старички» — те в хоре уже четвертый год, с момента образования.
— Неужели им всем нечем заняться? — Женя недоуменно пожала плечами.
Люба прыснула.
— Женюра, ты рассуждаешь, как человек, привыкший к тотальному планированию и целесообразности. Увы, не каждому даны твои способности переть вперед, как танк на окопы. Людям необходимо что-то для души, а не только для холодного разума.
— Ладно, ты уж меня и расписала! — Женя усмехнулась. — Не думала бы я о душе, черта с два согласилась бы сейчас с тобой пойти.
Подруги миновали калитку и зашли в подъезд одноэтажного кирпичного здания. Уже от дверей слышны были бравурные звуки — кто-то играл на рояле. Люба и Женя разделись в гардеробе и, одолев узкий коридор, очутились в просторном репетиционном зале. Левая часть его была пуста, правую занимали ряды новеньких станков. Точно посредине стоял огромный, черный, блестящий рояль.
«Ничего себе «списанный», — с невольным восхищением подумала Женя, глядя на его полированный, почти зеркальный бок.
За роялем, спиной к дверям, сидела полная, седоватая женщина в свободном сиреневом платье. Ее пухлые пальцы ловко и стремительно бегали по клавишам, голова кивала в такт музыке. Рядом, склонившись к пюпитру, стоял высокий, сухопарый мужчина с кудрявыми рыжеватыми волосами и такой же бородой. Это и был Всеволод Михайлович Лось, основатель любительского молодежного хора «Орфей», композитор и дирижер.
Кроме него и концертмейстера в зале находилось еще несколько хористов: двое ребят и три девушки. Они стояли тесной группкой неподалеку от станков и о чем-то оживленно болтали.
Люба дождалась, пока пианистка закончит играть, и подвела Женю к бородачу.
— Здравствуйте, Всеволод Михалыч. Это моя подруга Женя. Она хочет ходить к нам на репетиции.
Лось окинул Женю цепким взглядом и кивнул.
— Что ж, я рад. Вы любите петь?
— Вообще-то нет, — с улыбкой начала Женя, но Люба тут же перебила:
— Не слушайте ее! Она очень любит петь, и вообще, Женюра чрезвычайно одаренная девушка! Уже сейчас работает над темой для диссертации.
Женя ткнула подругу в бок кулаком.
— Замолчи сейчас же, что ты несешь! — Ей было ужасно неловко и стыдно. Вечно эта Любка ляпнет про нее какую-нибудь чепуху!
Дирижер и седовласая концертмейстерша переглянулись.
— Все ясно, — проговорил Лось с усмешкой. — Анна Анатольевна, сыграйте нам, пожалуйста, что-нибудь из распевок. Желательно попроще. Проверим ваши данные, — объяснил он смущенной Жене.
Толстуха ударила по клавишам, воспроизводя легко узнаваемую мелодию.
— Можете спеть на слог «лё»? — спросил у Жени Лось.
— Могу, наверное.
— Будьте добры.
Она откашлялась и повторила то, что играла пианистка. Вышло вполне сносно. Бородач удовлетворенно кивнул.
— Дальше, пожалуйста.
Седоватая Анна Анатольевна послушно переместила пальцы вправо по клавиатуре и сыграла то же самое, но на полтона выше. Женя пропела мелодию снова. Так продолжалось до тех пор, пока она не почувствовала, что голос начинает ослабевать и давать петуха.
— У вас альт, — заключил Лось. — Не самый шикарный, но вполне приемлемый для нашего коллектива. И слух хороший. Вы ноты разбираете?
— Немного.
— Совсем великолепно. Любочка, вон там, в папке, партии. Дай Жене все, что мы сейчас проходим. А вы, Женя, сегодня просто постойте, понаблюдайте и послушайте. Не надо пугаться, если что-то не выйдет с первого раза, постепенно вы втянетесь в процесс. Вам понятно?
— Да. — Женя кивнула.
Люба всучила ей целую кипу листков, испещренных нотными крючками и закорючками.
— Держи. Это «Аида» Верди, это Петров, это русские народные.
— Да я в жизнь это не спою, — ужаснулась Женя.
— Споешь. — Люба оттащила ее подальше от рояля к станкам.
В зале постепенно собирался народ. Вошел рослый, симпатичный и спортивный парень, заметил Любу с Женей и прямо с порога направился к ним.
— Здорово, Чакина! Кто это с тобой?
— Привет, Санек. Это Женюра, мы с ней вместе учимся.
— Крашевников Александр. — Красавчик протянул Жене широкую, крепкую ладонь. — Для друзей и близких — просто Саня.
— Женя, — представилась Женя, пожимая его руку. Глаза парня игриво заблестели.
— Будем на «ты», ладно?
— Не возражаю.
— У тебя классная прическа. Обожаю, когда у девушек длинные волосы.
— Спасибо. — Женя окинула Санька насмешливым взглядом.
Она прекрасно знала цену своей внешности, знала, какое впечатление производит на ребят, и давно привыкла к восторженным взглядам и комплиментам. Честно сказать, последние порядком поднадоели ей по причине своей стандартности и повторяемости. И этот симпатяга Александр тоже лишен какой бы то ни было оригинальности — сплошные штампы, дежурные улыбочки, банальная стрельба глазами.
