Проданная сводным братьям (ЛП) - Бразер Стефани

Когда я возвращаюсь, она сжимается вокруг меня, постанывая, когда я заполняю её обратно. Это возбуждение? Или боль? И то, и другое? В любом случае, это чертовски потрясающе.

Смазка нагревается, растекается, делает своё дело, и она приспосабливается ко мне. Я обхватываю рукой её горло, и она стонет. Чёрт, маленькой шалунье действительно это нравится? Я поднимаю другую руку к её груди, захватывая сосок кончиками пальцев и сжимая его, и в награду получаю шипение.

Я наслаждаюсь ощущением её горячей кожи на своей груди, её мягкой плоти в моей руке и биением пульса на её шее под моими пальцами. Я никогда не владел кем-то так безраздельно, и это опьяняет. Она моя, куплена и за неё заплачено. Контракт привязывает её ко мне. Деньги сковывают её. Даже если она захочет, она не сможет уйти от меня.

Мой следующий толчок не такой нежный. Или тот, что после. Я резко шепчу ей прямо в ухо, поскольку она ворчит каждый раз, когда я заканчиваю.

— Мои братья взяли тебя первыми, но приз получает тот, кто последним заявит о своих правах. Весь этот месяц ты будешь моей маленькой игрушкой, игрушкой, в которую я могу войти. Я собираюсь трахнуть тебя в любой момент, когда захочу. Везде. Тебе лучше понять, что ты нам продала.

— Да, — всхлипывает она, и этот звук — сексуальный выброс серотонина прямо в самые примитивные участки моего мозга.

Я сжимаю её горло, её дыхание затруднено под моей ладонью, и я толкаю и притягиваю её в такт своим толчкам. Мои бёдра хлопают её по заднице при каждом погружении, и она такая чертовски тугая. Я не могу сдерживаться так долго, как сейчас, но я хочу, чтобы она, чёрт возьми, почувствовала это. Каждый дюйм наказания.

Я даже не знаю, за что я её наказываю. За то, что продала себя? За то, что она такая чертовски красивая? Я сухо усмехаюсь. Может быть, я просто жесток.

Думаю, в этом виноват мой отец. Фрейд гордился бы мной.

Девушка задыхается. Я сжимаю слишком сильно.

Внезапным толчком я толкаю её обратно на кровать, чтобы схватить за бёдра и убрать руки с её соблазнительного горла. Мои пальцы, впиваясь в её плоть, белеют. Пока она хрипло дышит, я начинаю трахать её так сильно, как только могу, как будто хороший оргазм — это всё, что мне нужно, чтобы изгнать своих демонов.

Она вскрикивает. Я не знаю, от удовольствия это или от боли. Я действую инстинктивно, движимый таким первобытным влечением, что оно борется со мной за контроль.

Блядь.

Я чёртово животное. В этом есть сила, но также и беспокойство. Дискомфорт. Страх перед тем, кто я есть, перед тем, что вонзило свои когти глубоко в моё сердце. То, о чём я стараюсь не думать, если в этом нет необходимости.

Так проще.

Я не такой уж злой. Пару дней после этого она будет неуверенно ходить, но я подарю ей последний подарок на память обо мне.

Скользя одной рукой вниз по её бедру, я провожу по её гладкой коже в ложбинку между бёдер, где нахожу её мокрое влагалище. Его влажность — мой единственный признак искупления.

Она может притворяться испуганной и удивлённой, но её тело говорит правду. Ей это чертовски нравится.

Когда кончик моего пальца касается её увеличившегося клитора, она стонет, резкий звук вырывается из глубины её горла. Я не единственный, кто здесь становится первобытным.

Я тру клитор кончиком пальца, быстро и жестко, так же, как и мой трах. Она дрожит, её дыхание затруднено, и внезапно, с криком, она напрягается. Каждый её мускул напрягается, когда она сжимается вокруг меня.

Иисус, блядь, Христос. Это, пожалуй, самая сексуальная грёбаная вещь, которую я когда-либо видел.

От этого невозможно удержаться. Когда она взрывается, мои яйца сжимаются, и покалывание, сигнализирующее о скором освобождении, становится слишком сильным, чтобы я мог сдерживаться. С рёвом я вхожу до упора и удерживаю себя там. Я кончаю так сильно, что можно подумать, я выворачиваюсь наизнанку.

Может, это из-за обстоятельств, а может, просто из-за неё, но я не могу вспомнить, когда в последний раз кончал так сильно.

Опираясь всем весом на лицо и предплечья, она задыхается, втягивая воздух с хриплыми всхлипами. Я был слишком жесток с ней? Чего она, блядь, ожидала за то, сколько мы за неё заплатили?

Кроме того, она кончила, как чёртов товарный поезд. Ей это вполне понравилось. Чёрт, она дрожит достаточно сильно, чтобы доить мой член до сих пор. Я держу её за бёдра, чтобы она не могла оторваться от меня, пока я не буду готов, но она сопротивляется, как будто всего этого вдруг стало слишком много.

— Оставайся там, где ты есть, — рычу я, потому что здесь всё под контролем. — Ты никуда не пойдёшь, пока я не скажу.

Резко вздохнув, Воробышек напрягается. Можно подумать, я только что ударил её или что-то в этом роде. Какого хрена?

5. То, что было потеряно, найдено

Хонор

— Килиан?

Я думаю, это только мой разум шепчет имя, которое так настойчиво звучит в моём сознании, но когда мужчина позади меня замирает, я понимаю, что мои губы произнесли то же самое.

Это он. Мой сводный брат. Мальчик из моего прошлого, который жил только в моих воспоминаниях с тех пор, как моя мама увезла нас из Монтгомери-хауса посреди ночи и никогда не оглядывалась назад.

Мужчина, повторяющий фразу, которую его жестокий отец произносил снова и снова, когда хотел убедиться, что никто не посмеет перечить его желаниям или выйти из-под его контроля. Мужчина с такой же походкой, таким же пронзительным взглядом, с такими же губами глазами, которые то улыбаются, то насмехаются, как у его жестокого отца.

Так много сходства, которого я до сих пор не замечала.

Когда я оглядываюсь через плечо, лицо Килиана расслаблено, и я не уверена, от облегчения это или от шока. Услышал ли он меня?

Он выходит из меня, оставляя после себя пустоту, которая больше, чем просто физическая.

— Откуда ты знаешь мое имя? — шипит он, отстраняясь с таким самообладанием, что нет никаких признаков разрядки, которую он только что испытал, или напряжения, которое потребовалось, чтобы достичь этого. Как это возможно, когда моё тело изнемогает от удовольствия и нервного истощения?

Я хочу сказать ему, что знаю не только его имя. Мужчина, который пользовался моим ртом, и мужчина, который лишил меня девственности, также мои сводные братья. Лайл и Нейт. Неужели это они?

Конечно, это так и есть.

Теперь, видя это, я не понимаю, как я не осознавала этого раньше.

Но из-за моей тревоги, боли и удовольствия мне потребовалось слишком много времени, чтобы докопаться до истины.

Я продала себя трем мужчинам, которые когда-то были моими сводными братьями, но то, что они только что отняли у меня, ни один брат не должен отнимать у сестры.

И я не знаю, что делать. В моей голове проносится наша общая история. Дни, которые мы проводили, бегая по парку и играя в прятки, ночи, которые мы проводили в гостиной, смотря детские передачи по большому телевизору. Килиан и его братья были моими друзьями и товарищами по играм. На какое-то время они стали единственными родственниками, которые у меня когда-либо были.

Пока мне не пришлось уехать с мамой.

Первые несколько месяцев я так скучала по ним, что моя подушка всегда была мокрой перед сном. Хотя я была маленькой, я знала, что происходит в доме. Не только по маме, но и по мальчикам. Я знала, что без мамы насилие и гнев, которые обрушивал на них отец, будут только усиливаться.

Килиан, в частности, пострадал от рук своего отца. Может быть, потому, что он был старшим, а может быть, потому, что он был единственным, кто продолжал высоко держать голову и встречать разъярённого Дика Эстона, даже когда это только усиливало его гнев.

Когда я видела его в последний раз, он был бесстрашным ребёнком.

Теперь это мужчина, глаза которого горят под маской тем же самым взглядом, который я видела тысячу раз до этого.

Моё дыхание прерывистое, мысли путаются, я подавлена, потому что должна чувствовать отвращение и сожаление, но я не чувствую ничего из этого.