Клятва, которую мы даем (ЛП) - Джей Монти

Мой отец видел его только в двух образах — злым или создающим проблемы. Есть вещи, которые моя семья никогда не поймет. Они никогда не говорили прямо, что не одобряют мою дружбу, но я видел это по их лицам. Однако они отказывались отбирать у меня то, что могло бы сделать мен несчастным.

Но они никогда не узнают их так, как я. Никто бы не узнал.

Никто не видел, как сильно такой человек, как Алистер, заботится о людях. Как легко он готов пожертвовать собственной жизнью ради того, кого любит.

Думаю, мы заботимся о них больше, чем большинство.

— Ты планируешь пойти к алтарю до того, как я умру? Или подарить мне внуков?

Я закатываю глаза, глядя на него.

— Ты слишком много времени проводишь, слушая маму.

Я ничуть не удивлен, что она втянула его в это. Если она попытается рассказать мне еще об одной незамужней дочери своих друзей, я перестану ходить на семейные обеды.

Я сделаю все, чтобы дать отцу то, о чем он просит, прежде чем он уйдет из жизни. Жениться на ком-то? Этого не случится.

— Я знаю, что потеря Розмари была для тебя тяжелой, — он кладет слабую руку мне на плечо. — Но тебе разрешено снова любить, малыш.

Моя челюсть сжимается.

Все так любят говорить мне это. Розмари хотела бы, чтобы ты был счастлив. Тебе разрешено жить дальше. Она хотела бы этого для тебя. Как будто они знают ее лучше, чем я.

Неужели они думают, что я не знаю этого? Что я не знаю, что она хотела бы, чтобы у меня была хорошая жизнь, чтобы я нашел кого-то, кого можно полюбить? Рози, наверное, миллион раз с тех пор как умерла, перевернулась в гробу от всего, что я делал. Я знаю, что она хотела бы, чтобы я жил дальше.

И часть меня так и сделала. Последние два года я смирился с тем, что она ушла и больше не вернется. Не любовь к Рози удерживает меня от того, чтобы отдаться другому человеку.

Я всегда считал, что любовь похожа на воду, на то, как она течет между телами и душами. Вы не можете остановить ее поток, потому что если один путь закрыт, она просто найдет другой.

Это та часть меня, которая отказывается любить снова. Я проклял свою душу, потому что знаю, что такое боль от потери человека. Я больше не буду так поступать с собой.

— Да, — единственный ответ, который я даю. Что еще я могу сказать?

Мой телефон жужжит в руке, и когда я опускаю взгляд на заблокированный экран, на этот раз это не сообщение из группового чата. Это электронная почта.

Я отключаю свою рабочую почту, когда меня нет в офисе и папа на химиотерапии — очень ответственно с моей стороны, — поэтому новое сообщение пришло на мой личный почтовый ящик. Я открываю его, ожидая получить спам, но мои брови сходятся вместе, когда я смотрю на сообщение.

Это неизвестный отправитель с прикрепленным зашифрованным видеофайлом и одной строкой текста.

Я еще не закончил с вами четырьмя. Пора возвращаться домой, мальчики.

Я молча надеюсь, что это вирус, пытающийся украсть мои банковские данные, и начинаю скачивать файл. Медсестра возвращается, отводя от меня внимание любопытных глаз отца, пока она отцепляет его от химиотерапевтического аппарата.

Тонкие волоски на спине медленно, один за другим, встают дыбом, а в комнате становится как-то слишком холодно. Я крепче сжимаю телефон, пока он продолжает загружаться, и неважно, как сильно я надеюсь, я знаю, что это не случайный хакер.

Удача никогда не бывает на моей стороне.

Голос отца, смешиваясь с голосом медсестры, уходит на задний план, все дальше и дальше исчезая из моего сознания, пока я сосредотачиваюсь на видео. Я быстро убеждаюсь, что громкость уменьшена, прежде чем нажать «play».

Меня встречает темный экран, но он остается таким всего несколько секунд. Вскоре мой экран освещается, а записывающий человек направляет камеру вверх. Передо мной разворачивается сцена, которую я уже видел.

Сцена, которую я пережил.

Рук, Алистер и я стоим вокруг зарождающегося костра. Рук раздувает пламя, а мы с Алистером хватаем изуродованный труп Коннера Годфри и швыряем его в пламя.

Мы все в крови избавляемся от тела посреди ночи на заднем дворе Лиры Эббот. Наши лица видны — мы не сможем отрицать этого или заставить адвокатов помочь выйти нам сухими из воды.

Каждая минута записана на камеру. На чужой телефон — бог его знает чей. Люди, которых я не знаю, люди, которым что-то от нас нужно.

Моя челюсть дергается, мышцы болезненно напрягаются. Волны эмоций захлестывают меня, их слишком много, чтобы справиться с ними. Все они смешиваются, ревут и переплетаются в ярости.

— Ты в порядке, сынок? — отдаленно слышу я.

Два года. И это все?

Два года до того, как этот гребаный город восстал из мертвых? Он был недоволен своим фунтом плоти? Он хотел сожрать нас целиком.

Я киваю, поднимая взгляд от телефона, чтобы посмотреть в обеспокоенные глаза отца.

Мы смотрим друг на друга. Я смотрю на лицо, которое знал всю свою жизнь. Человек, который любил меня без сомнений, без страха, поддерживал меня, а я не знаю, как с ним заговорить.

Без обмана. Без лжи.

Горечь, всепоглощающее чувство вины сжигают мои внутренности, скручивая кишки в жалкие спирали. Эти эмоции, этот чертов груз, который преследует меня с того самого момента, как мне поставили неверный диагноз, — это кандалы, тяжелые и невыносимые, которые волочатся за мной с каждым шагом.

Я хочу рассказать ему. Все.

Что я не шизофреник и никогда им не был. Я молчал, чтобы защитить Розмари. После выписки из отделения слова не складывались, потому что я не хотел, чтобы он ненавидел себя за то, что не поверил мне раньше, за то, что отвел меня к этому врачу.

Я так много хочу ему сказать, а в его песочных часах песчинки на исходе.

Неужели мой отец умрет, так и не узнав в полной мере своего сына?

Наступит ли время, когда я смогу быть с ним откровенным? Когда слов будет не так мало, а мой голос будет приятно слышать?

И снова я киваю.

Всегда было лучше промолчать, чем рисковать произнося слова, которым никто не поверит.

3. ПРОКЛЯТИЕ

Коралина

Я единственный человек в этом ресторане, который чувствует себя манекеном?

Поза, одежда и место для демонстрации. Когда они проходят мимо меня и смотрят, то восхищаются тем, как хорошо я выгляжу. Как отутюжен мой наряд, как блестят мои волосы.

Никто из них не подозревает, что я пластиковая, а может, хранят это в секрете. Официанты, которые без спроса доливают мне воду, представители элиты Пондероза Спрингс, которые проходят мимо, чтобы поговорить с моим отцом, — все они чувствуют, как пластик тает на моей плоти. Все они знают, что я фальшивка, мошенница, но просто ничего не говорят.

Я — разбитая, милая девушка, которая едва сдерживается в эмоциональном плане и которая изо всех сил пытается влиться обратно в этот поверхностный мир акул, как крошечная мелюзга. Я — их любимая внутренняя шутка.

Я использую вилку, чтобы ковырять еще один кусок лосося по завышенной цене. Это рыба, которая умерла, чтобы быть пережаренной и поданной людям, которые, вероятно, не могут ничего распробовать из-за многолетнего курения и лжи, сжигающей их языки.

— Перестань играть со своей едой.

Мои пальцы сжимаются вокруг прибора в руке. Не воткни в нее вилку. Не на людях.

В мае, через два месяца, мне исполнится двадцать два, а я сижу здесь и бормочу мачехе извинения под нос, чтобы не устроить сцену. Как только я чувствую, что ее критический взгляд переключается с меня, и она возвращается к предыдущему разговору, я ослабляю хватку на вилке.

Долгое время я не понимала, почему Реджина так сильно меня недолюбливает. Она знала меня с рождения и всегда предпочитала вживаться в архетип злой мачехи, а не любить меня, как родную. Только повзрослев, я поняла, что она видит, смотря на меня.

Я — неровность на дороге в ее хорошо вымощенной жизни. Я — плод интрижки, появившийся перед свадьбой ее мечты, и она всю жизнь заставляла меня расплачиваться за грех моего отца — влюбиться в другую женщину.