Предатель. После развода (СИ) - Арская Арина

— Да, — Афинка кивает.

— Рановато, — задумчиво хмыкает. — Зайчик капризничал?

— Нет! — Афинка округляет глаза и насупленно бубнит. — Мама забрала, — шмыгает. — А ты не забираешь…

Глава 11. На папу кричишь

— Слушай, если они не хотят переносить встречи… — вздыхаю, — давайте без меня ее организуйте. Кариш, у меня маркетологи совсем, что ли, без меня беспомощные? Мне не обязательно самой общаться с этими модными блогерами. Обсудите концепцию, определите цену, сроки оплаты…

— Но ведь вы…

— Что я?

Афинка увлеченно слизывает с ложки остатки пюре из брокколи и зеленого горошка.

— Ну… все проконтролировать, лично побеседовать… посмотреть в глаза… — неуверенно сипит Карина. — Поэтому требовали, чтобы пришли сами блогеры, а не их представители. Я к тому…

— К чему, Кариш? — теряю терпение, а Афинка шлепает ложкой по пюре и он разлетается в разные стороны.

Часть летит мне на лицо.

Закрываю глаза, а Афинка ойкает.

— К тому, что вы потом не будете кричать и ругаться, что вы должны были быть на встрече? — тараторит на выдохе Карине испуганным голосом. — Вот я уточняю, что вы точно отказываетесь сегодня быть на встрече и что делегируете ее на меня, на маркетологов. Фух… — сглатывает. — Теперь можете уволить.

Вытираю салфеткой пюре со скулы:

— Ты хочешь сказать, что я могу себя так повести? Отказаться от встречи, а потом…

— Да.

Молчание, и Кариша вздыхает.

— Ну, не совсем так.

— А как?

— Зря я начала…

— Продолжай.

— Вам что-нибудь не понравится в результатах встречи, — Карига понижает голос до печального шепота, — и все придет к тому, что вы должны были быть на встрече и что нам ничего нельзя доверить.

Откладываю салфетку. Ну, бывает, я прибегаю к строгости и критике, чтобы держать в тонусе подчиненных, которые любят иногда повалять дурака, но сейчас Кариша описывает меня какой-то истеричкой.

— Я не такая, — хмурюсь я.

— Может, вы сможете онлайн присутствовать, а? — жалобно тянет Кариша.

— Так, — вздыхаю я. — У тебя есть на руках ключевые моменты нашего сотрудничества. Обсудите их, а потом уже мне выкладывайте, с чем согласились, что предложили, что потребовали. Я вам не нянька.

Последняя фраза вышла очень сердитой и злой, и Афинка напротив бубнит с ложкой во рту:

— Не нянька… а мама…

Сбрасываю звонок и подпираю лицо рукой, глядя на Афинку, которая неуклюже собирает остатки пюре с тарелки:

— Мама у тебя строгая?

— Да, — кивает.

— Сердитая?

— Да.

Блин, обидно, но я продолжаю тихий допрос.

— Часто кричу?

Афинка поднимает взгляд и крепко задумывается над ответом.

— По телефону часто, — вздыхает. — И на папу.

— На папу?

Это когда я успела кричать на папу в присутствии Афинки?

— Да, — опять кивает.

— Я на него не кричу.

— Кричишь! — Афинка имитирует в шепоте знакомую злость. Картавит, не выговаривая букву “р”, глотает слоги. — Вот так кричишь! Уходи! Она спит, свободен! Нет, ты не останешься! Не хочу с тобой говорить! Ты мне надоел!

Шмыгает и вновь облизывает ложку, печально вздохнув.

Это нехорошо.

Очень нехорошо.

Афинка любит папулю, а мамуля этого папулю каждый раз выгоняет. Для ее маленьких детских мозгов я — плохая. Папа хочет остаться на ночь с ней, а я против.

— Ты не любишь папу.

Не любила, то все было бы иначе, но как это объяснить это трехлетке? Она живет в своем мире, в котором мама “кричит” на папу, а папа хочет остаться с нами.

— Но я точно и преточно, — подаюсь в ее сторону с улыбкой, — люблю тебя.

Затем макаю палец в пюре, которое размазываю по ее курносому носику. Фыркает и смеется.

В три года я еще могу отвлечь ее от сложных вопросов, тревог и растерянности какой-нибудь внезапной шуткой, но что потом?

Почему Герман не решил после развода исчезнуть из наших жизней, как куча других мужиков?

Теперь у меня остается надежда только на Диану, которая в скором времени залетит и родит своих, однако… какая травма ждет моих детей в таком случае?

И я начинаю чувствовать перед ними вину, которой раздувается с каждым днем.

Может, причина, того, что мои дети так отчаянно тянутся к Герману, в том, что я его сама не отпустила и все еще люблю? Болезненно и надрывно?

Они это чувствуют, но не понимают, что происходит, ведь с этой своей идиотской любовью я настроена к Герману недружелюбно.

Надо менять ситуацию.

— Пойдем моську умоем, — обхожу стол и подхватываю Афинку с покряхтыванием на руки.

Тяжелая стала.

— Мамуля, — вздыхает Афинка и гладит меня по шее. — Мамуся…

Девочкам так важен отец. Да и мальчикам тоже. И не просто отец, а отец в полной семье, в которой не надо разрываться на два дома, на две семьи.

Ставлю Афинку на скамеечку перед раковиной, включаю воду и теплой водой умываю личико. Она кривится и потом все же смеется, когда я фыркаю ежиком в ее макушку.

Я лишила детей полной семьи?

— А сделай, как папа, — смотрит на меня в ожидании.

И это сравнение с папой будет идти всегда, если он волшебным образом не исчезнет из реальности вместе с воспоминаниями о нем.

— Умеешь как папа?

После набирает в ладошки воды, которую заливает в рот. Сосредоточенно хмурится, приподнимает лицо и выпускает фонтанчик, который обращается в слюнявые брызги. Вода стекает по шее на футболку, и Афинка сникает. Ведь как у папы не получилось.

Всхлипывает и через секунду уже ревет, прижавшись ко мне:

— Не умею, как папа… не умею…

— Научишься, — растерянно говорю, — папа обязательно научит.

Господи, почему меня никто не предупредил, что бывшие мужья могут завоевать любовь трехлетки фонтанчиком при водных процедурах? Это так одновременно возмутительно и мило, что я не понимаю, чего хочу. Утопить Германа или попросить, чтобы он и меня научил запускать фонтанчики.

— Сегодня научит?

Глава 12. В твоем стиле

— Он, наверное, скоро женится, — шепчу я, вцепившись в кружку с горячим ромашковым чаем.

Мама у холодильника оглядывается и вскидывает бровь:

— Кто?

— Ты же поняла, мам, — бурчу я и отвожу взгляд.

— Герман?

— Да, блин, — сердито смотрю на маму. — Я сегодня познакомилась с его подружкой. Молодуха.

— Да ты будто старуха.

— Но буду постарше это девочки с косичкой, — Цежу сквозь зубы.

— Ты пей чай, — мама закрывает холодильник и возвращается за стол. — Вот козел.

— Ой, мам, прекрати. Мне не это надо, — отставляю кружку и подпираю лоб ладонью. — А что надо?

Выдыхаю, поднимаю взгляд и кусаю губы.

Мама по моей твердой просьбе не лезла в наши отношения и папу всеми силами старалась сдерживать. Они не водили вокруг меня хороводы с охами и ахами, жалостью, советами и оскорблениями в сторону непутевого зятя.

Я их попросила об этом, потому что я ведь сильная и гордая, и сама могу справиться с делами сердечными.

— Я не знаю, мам, — едва слышно отвечаю я. — Не знаю.

Мама протягивает руку и сжимает мою ладонь. Я не плакала при ней, не скулила, но она все равно знает, что я все еще люблю Германа.

— Я могу задать вопрос?

Киваю. Сейчас мне не молчание нужно.

— У вас так и не случилось разговора? Нормального разговора…

— Мам…

— Нет? — мама немножко хмурится. — А помнишь…

— Мам, — я вытягиваю руку.

Теперь я не откажусь от молчания. Умеет мама все взять и перевернуть.

— А помнишь, как ты требовала, чтобы я вела разговоры с твоим отцом, м? — смотрит на меня прямо.

— Это другое…

— Чего ты боишься, Фиса? — мама тяжело вздыхает. — Герман и нас заколебал с тем, что приходил и требовал того, чтобы ты с ним поговорила. Нам бы его с лестницы спустить, лицо подправить, но ты потребовала, чтобы мы были к нему ровными и отстраненными, потому что ты все решила.

— Да! — повышаю в отчаянии голос и замолкаю, испугавшись, что Афинка может проснуться.