Приглушенные страдания (ЛП) - Джуэл Белла

О, боже.

Что происходит?

Помогите.

Кто-нибудь, помогите.

Её губы продолжают шевелиться, брови сходятся вместе, и на её лице появляется озабоченность. Она машет рукой, вероятно, думая, что я слепая, поэтому я поднимаю руку и слабо машу ей в ответ. Затем я показываю на свои уши и качаю головой. Она выглядит озадаченной и использует маленький фонарик, чтобы заглянуть в них, затем отступает назад и поднимает палец, указывая на один момент. Во всяком случае, я думаю, что именно это она и имеет в виду. Она выходит из комнаты в некоторой спешке.

Она вернётся?

Что происходит?

Где Кейден?

О, Боже. Кейден.

Он мёртв?

У меня перехватывает горло, когда воспоминания об ужасном несчастном случае заполняют мою голову. Я начинаю плакать и качать головой из стороны в сторону. У меня болит сердце. У меня болит живот. У меня тяжело в груди. Он мёртв? Неужели я убила его? Он умер? Где он? О, Боже. Где он?

Медсестра возвращается с пожилым, дружелюбно выглядящим врачом, который сразу же подходит ко мне и начинает говорить. Я тоже смотрю на него. Его голос немного глубже, так что я знаю, что это говорит мужчина, но всё равно не могу разобрать ни слова. Только это ужасное, слабое жужжание. Я зажмуриваю глаза и качаю головой из стороны в сторону. Несколько минут спустя меня похлопывают по плечу, и я открываю глаза, чтобы увидеть, что он держит передо мной блокнот.

Там написано:

«У вас проблемы со слухом?»

Я киваю, и ещё больше слёз катятся по моим щекам.

Он пишет что-то ещё на бумаге.

«Можете ли вы объяснить это мне?»

Он протягивает мне блокнот, и я записываю, что происходит. Странные звуки, жужжание, иногда высокий тон, боль и то, как я слышу их голоса, но не слышу их слов. Я возвращаю ему блокнот, и он читает его, затем поворачивается к медсестре и приказывает ей что-то сделать, по крайней мере, похоже, что он приказывает ей это сделать.

Я выхватываю блокнот обратно, и он поворачивается, озадаченно глядя на меня.

«Кейден. Жив ли он? Скажите мне? Пожалуйста».

Он читает слова, и мне кажется, что ему требуется вечность, чтобы записать всё, что он собирается мне сказать. Он возвращает блокнот обратно.

«Да, он жив. Он получил ожоги на теле и с трудом передвигает ноги. Он был на операции. Он в отделении интенсивной терапии. Мы будем держать вас в курсе событий».

О, боже.

Нет.

Я снова начинаю плакать, закрывая лицо руками. Это всё моя вина. Мне следовало подождать, пока я вернусь домой, чтобы покончить с ним. О чём я думала, пытаясь сделать это во время поездки на машине? Конечно, он разозлился. Конечно, он слишком остро отреагировал. Теперь он обгорел? И потерял способность передвигать ноги? Всё из-за меня.

Доктор убирает мои руки и снова протягивает мне блокнот.

«Ваша мать снаружи, я приведу её внутрь. Вам нужен кто-то. Мы проведём несколько тестов на ваших ушах, выясним, что происходит. Медсестра скоро вернётся, чтобы отвести вас к ним».

Прежде чем я успеваю покачать головой, потому что не хочу, чтобы моя мама входила, он уже уходит и выходит из комнаты. Мне хочется закричать, но я не знаю, работает ли ещё мой голос. Он всё ещё работает? Моей маме требуется несколько мгновений, чтобы войти в комнату, и когда она это делает, вид у неё нерешительный. Она подходит и останавливается у кровати. Она бросает взгляд на блокнот, а затем хватает его и пишет:

«Ты меня слышишь?»

Я совершенно уверена, что доктор только что сказал ей, что я не могу, поэтому меня расстраивает и злит, что она задаёт такой нелепый вопрос, когда ясно видит, что я в ужасном состоянии. Почему, хотя бы на мгновение, она не может просто побыть матерью?

Я всё равно качаю головой.

Она снова берёт блокнот и что-то записывает в нём.

«Что случилось?»

Она ещё не знает.

Никто этого не знает.

Но скоро они узнают. Они поймут, что это моя вина. Они узнают, что я стала причиной несчастного случая. И они возненавидят меня за это. Не могу сказать, что виню их. Я бы возненавидела себя, если бы была на их месте. И всё же, ещё немного, я не хочу слышать, что она скажет по этому поводу, поэтому я просто пожимаю плечами и начинаю плакать. Не специально, это просто случается. Я так… сломлена. Напугана. Одна.

— Не плачь, всё будет хорошо, — говорит она, похлопывая меня по плечу, как будто я не более чем знакомый.

Я беру блокнот и сквозь слёзы пишу:

«Где папа?»

Она смотрит на это, и её лицо морщится. Мне нужен кто-нибудь. Мне нужно, чтобы кто-нибудь обнял меня и сказал, что всё будет хорошо, даже если это не так. Мой папа — единственный человек, который у меня есть, который может сделать это для меня. Он нужен мне. Она выдыхает и берёт блокнот, записывая:

«Он пошёл за кофе. Он сейчас подойдёт».

Слава господу. Слава милостивому Господу.

Я киваю и откидываюсь назад, закрывая глаза.

Я больше ничего не слышу, только это жужжание, от которого всё внутри меня впадает в панику. Неужели я навсегда потеряла слух? Неужели он навсегда исчез? Неужели я никогда больше не услышу? Слёзы текут по моим щекам, и боль, не похожая ни на что, что я когда-либо испытывала, скапливается в моей груди, затрудняя мне дыхание. Я так боюсь. Так напугана.

Тёплая мозолистая рука касается моей щеки, и я открываю глаза, чтобы увидеть, что мой отец смотрит на меня сверху вниз. Он улыбается и очень-очень медленно произносит одними губами:

— Всё будет хорошо.

Я потеряла его.

Рыдающая и трясущаяся.

Он забирается в кровать и заключает меня в свои объятия. Боль пронзает мой бок, но я не обращаю на это внимания. Мне нужно это больше всего на свете, мне нужно знать, что всё будет хорошо. Всё должно быть хорошо. Пожалуйста, Боже, пусть всё будет хорошо.

Пальцы моего отца скользят по моим волосам, успокаивая меня. Он делает это до тех пор, пока я не перестаю плакать и не начинаю погружаться в измученный, болезненный, но в основном тихий сон.

Я мечтала о безмолвном мире.

Это именно то, что я получила?

***

Амалия

Сейчас

— О боже, — выдыхаю я, входя в огромную студию звукозаписи. Я каждую секунду каждого дня мечтала увидеть одну из них, оказаться внутри неё, но я никогда не думала, что доживу до того дня, когда мои ноги окажутся прямо посередине.

Это всё, о чём я когда-либо мечтала, и даже больше.

— Невероятно, да? — Скарлетт улыбается мне, затем наклоняется и берёт меня за руку.

Она тащит меня в огромную комнату звукозаписи с оборудованием, стульями, микрофоном и наушниками, прямо как в кино. Я смотрю на большое стеклянное окно и знаю, что снаружи будут люди, которые будут регулировать высоту звука, пока она поёт, изменяя его, заставляя звучать ещё более невероятно.

На душе у меня как-то странно. Счастливая. Свободная.

Это невероятно.

— Я не могу поверить, что мы действительно делаем это, — говорю я ей.

— Мы делаем это, — молвит она мне, беря обе мои руки и удерживая их. — Я поговорила со Сьюзен, она составляет контракт, чтобы ты могла сыграть в моём новом альбоме, но, конечно, я не сказала ей, что ты также собираешься помочь мне написать несколько песен. Если это нормально?

— Конечно! — киваю я. — Мне не терпится помочь тебе. Я не могу дождаться, когда смогу поиграть здесь. Боже, всё это так невероятно.

— Что ж, привыкай к этому, цыпочка. Мы будем проводить здесь много времени.

Моё сердце разрывается от счастья.

— Пойдём, я хочу тебе кое-что показать, — говорит Скарлетт, прежде чем повернуться спиной и вытащить меня из комнаты, а затем повести по коридору, пока мы не доходим до другой двери.

Она открывает её, и мы заходим внутрь, и моё сердце замирает. Музыкальная комната. Полная инструментов. А прямо посередине — большое белое пианино. Его блеск не похож ни на что, что я когда-либо видела. Его красота не от мира сего. Я прижимаю руку к сердцу и икаю от переполняющих меня эмоций. Я смотрю на Скарлетт, и она улыбается мне. Она кивает.