Каринэ Фолиянц - А я люблю женатого
Шипучая таблетка растворилась в стакане воды.
– На, выпей, тебе полегчает.
Таня поставила стакан перед Олегом. Помятый и несчастный он сидел за столом. Потом она поставила перед ним тарелку с супом.
– И поешь!
– Не хочу!
– Ешь, тебе говорят!
Ника наблюдала в узкую щелочку приоткрытой двери. Отец, закрыв лицо руками, неподвижно сидел, мать, стоя у окна, беспрерывно курила.
– Отпусти меня, Тань, будь человеком.
– Нет.
– Тань, я не могу так больше.
– Бог терпел и нам велел. Не для радости, а для долга человек живет. Пьешь. По бабам шляешься. Никогда ты таким не был, Нечаев. Надо будет – к врачу отведу. Или к психологу. А развод не проси. Не дам.
Ника закусила губу.
Олег вдруг открыл лицо.
– Но я ведь чужою жизнью живу. А она у меня одна-единственная. Я ненавижу контору, в которую ты меня пристроила. Я ненавижу одежду, которую ты мне покупаешь. Я себя ненавижу, Таня! И тебя – тоже!
Таня села напротив мужа:
– Я из тебя человека делала двадцать четыре года. Я здоровье свое угробила и молодость. Все курсовые тебе в институте писала. Дочку родила, когда ты орал: рано, рано, не теперь! Хату эту своими руками построила! Все здесь мое, слышишь, Нечаев, все, до последней табуреточки. И ты тоже – мой.
– Нет! Нет! Так нельзя с человеком, – чуть не плакал он. – Ты робот, Таня, ты не живое существо!
Таня спокойно погасила сигарету.
– Будет орать-то. Робот! Жизнь меня роботом сделала, чтоб с голоду не подохнуть в трудные времена. На тебя, Нечаев, никаких надежд не было, ты бы так и питался своими стихами всухомятку. Мне пришлось сильной стать. Это не мой выбор, Олежек. Так время распорядилось, родной мой. Время, в которое мы живем. И я все смогла. И все сделала для того, чтобы мы трое были счастливы – ты, я и Ника! И жили в достатке и покое.
– Ты бы никогда этого не сделала, если б это тебе не было выгодно или удобно. Я всегда был тебе просто удобен. С детства, со школы. Я удобная вещь. Бессловесная. Дисциплинированная. Я даже мусор выношу без напоминаний. А от достатка твоего и покоя меня тошнит, понимаешь, тошнит!
Татьяна нехорошо засмеялась:
– Тебя тошнит от плохой водки, Нечаев. Сколько раз говорила – не пей по забегаловкам. Хочешь – пойдем в приличный ресторан.
– Не хочу, ничего не хочу!
– Иди-ка ты спать, пока дочь тебя в таком виде не узрела. Спать, Нечаев! – привычно скомандовала она.
И он встал. Шаркая тапочками, покорно пошел в спальню.
А Ника еще долго не могла уснуть. Ей было очень жалко отца.
Класс рисовал натюрморт. Фрукты с кувшином на фоне драпировки.
Лариса ходила между рядов, заглядывала в работы, делала замечания, а кого-то, наоборот, хвалила. Ника сидела, опустив руки. Она не рисовала, ждала, когда кончится урок и Лариса подойдет к ней.
– Ну, что у нас такое? – спросила Лариса, когда все разошлись, а девочка так и осталась сидеть.
– У меня не получается. Ничего! – Ника шмыгнула носом.
Она была ужасно расстроена вчерашним разговором родителей. И краски не ложились на холст. Но была еще одна причина…
– Почему не получается? – ласково спросила Лариса.
Девочка молчала. Выдержав паузу, наконец сказала:
– Помогите мне, Лариса Дмитриевна.
– Хорошо! Давай-ка собирайся, пойдем ко мне в мастерскую. Попробуешь порисовать там, а я тебе помогу.
– Вот здорово! – обрадовалась Ника. – Спасибо! Лариса Дмитриевна, вы такая добрая…
Ура! Шаг за шагом она шла к своей цели. Теперь она проникнет в «логово врага», увидит тот дом, где вечерами бывает ее отец.
Из школы они вышли вместе. Лариса несла кувшин, а Ника – искусственные фрукты для натюрморта.
У Ларисы зазвонил мобильный.
– Да, Олег! – заворковала она. – Нет, прости, сегодня не получится. У меня дополнительные занятия с одной очень талантливой девочкой. Да, позвоню потом. Целую.
– Талантливой девочкой? – удивленно спросила Ника. – Это вы так про меня?
– Про тебя. Думаю, если я назову вещи своими именами, ты от этого не зазнаешься?
– А Олег, это, извините, кто? Ваш бой-френд? – ответила вопросом на вопрос девочка.
– По-моему, ты чрезмерно любопытна. Просто хороший приятель.
– А вы замужем? – продолжила Ника.
– Нет!
– А были?
– Это допрос?
– Нет, но просто о человеке, который тебе интересен, хочется знать все, – мило улыбнулась Вероника.
– Чем же я тебе так интересна? – в свою очередь спросила Лариса. – Почему ты пришла учиться именно ко мне?
– Это тоже допрос? – усмехнулась Ника.
Ника быстро расправилась с натюрмортом. Вышло очень даже неплохо. Но натюрморт был только предлогом. Ей хотелось получше разглядеть жилище художницы.
– Дай-ка я кое-что подправлю! – Лариса забрала у девочки кисть. Несколько профессиональных штрихов, и натюрморт ожил.
– Классно! – похвалила Ника. – У вас вообще так много интересного. А картины ваши? Почему вы не хотите сделать персональную выставку?
– Это очень хлопотно.
– А я бы вам помогла!
Лариса засмеялась:
– Спасибо, детка!
Она, стоя у этюдника, продолжала поправлять натюрморт, а Ника разглядывала картины Ларисы, мимоходом трогала книги на полках и даже побрызгалась духами, которые нашла на столе.
– Тебе тортик отрезать? Ты же, наверное, голодная? – спросила Лариса.
– А вы сами печете? – поинтересовалась в ответ Ника.
– Нет, я не умею. Я купила его в нашей булочной еще утром.
– Значит, хозяйка вы никудышная, – удовлетворенно заметила Ника. – А моя мама умеет все. И это при том, что она очень деловая женщина. Папа в ней души не чает. Представляете, они вместе уже двадцать пять лет. С девятого класса.
Снова звонок.
Ника услышала знакомый голос отца:
– Я на улице совсем промерз. Может, пригласишь меня выпить чаю?
Интересно, что сейчас будет?
– Нет, Олег, прости, ну никак не могу. Давай завтра, – попросила Лариса, – мы все еще работаем!
Ника испытывающе посмотрела на нее.
– Какой у вас, однако, назойливый знакомый. Может быть, вы хотите, чтобы я ушла?
– Нет. Вовсе нет.
– А… наверное, он вам неприятен?
– Тоже не угадала! Давай-ка лучше вместо ненужных вопросов есть торт! Ну-ка, ставь чайник на плитку! – приказала Лариса.
Дочь пила чай у любовницы отца.
Ничего не подозревающий отец мерз на улице, в надежде, что Лариса освободится и он хоть на полчаса встретится с нею.
А Мать… Мать мерила пиджаки у большого зеркала в прихожей.
Таня любила пиджаки и денег на них не жалела. Их у нее было множество, она даже не могла бы сказать, сколько именно. Они делали ее строже и сильнее. Это был ее панцирь. Ее латы. Ее защита. Пиджак не только стройнил, он внушал Тане, что она – бизнес-леди, и это ее первое звание. А мать и жена – второе и третье. Даже ее домашняя одежда напоминала больше одежду деловую. Так уж она привыкла. И вот, меряя очередной, сто первый пиджак, Таня вдруг с ужасом обнаружила, что тот еле-еле сходится у нее на груди, а пуговка у талии и вовсе не застегивается. Она запаниковала. Срочно набрала номер Нины.
