Анна Джейн - Белые искры снега
Я настороженно кивнула — это вопрос меня, действительно, очень интересовал. Меня вообще терзала уйма вопросов, да и свойственное мне недоверие не отпускало моей руки, но от изумления я молчала и просто смотрела на Матильду, внимая каждому ее слову.
— Я, как ты заметила, уже взрослый человек с большим жизненным опытом, и во многом разбираюсь, — женщина позволила себе покровительственную полуулыбку, — скажем так, достаточно хорошо. А также живу согласно определенным принципам. Один из них — если хочешь помочь человеку, помоги делом, а не словом. На слова я скупа. Когда я узнала про тебя, я, естественно, как твоя крестная, — слово „мать“ Матильда избегала, — решила помочь тебе. Поскольку мы не виделись ни разу в жизни, было бы очень странно, если бы я приехала с объятиями, поцелуями и подарками. Это было бы крайней неестественно, — при этом она даже поморщилась. — Я даже не знала, примешь ли ты меня или нет. Все-таки, — она взглянула мне прямо в глаза, взглянула насмешливо, но почти по-доброму, — ты очень характерная девочка. Да и воля, как я вижу, у тебя есть. И свое собственно мнение.
Так она впервые похвалила меня — в своей особенной манере, как бы между делом, и мне это понравилось. Я, не привыкшая к тому, что родственники хвалят меня, испытывая одновременно какое-то детское внутреннее смущение, смешанное с удовольствием, отхлебнула свой кофе из чашки и чуть не подавилась — таким большим был глоток.
— Поэтому я решила какое-то время помогать тебе материально, — продолжала крестная. — И лишь потом, когда ты привыкнешь и поймешь мои добрые намерения, рассказать тебе правду.
Наверное, она сделала правильно. Кто знает, что бы я учудила на первом курсе? Это сейчас я стала более взрослой и более взвешенной. А так я действительно чувствую ее поддержку. Без помощи Матильды мне пришлось бы туго, и кто знает, может быть, я изменила бы свое решение, и вернулась туда, откуда ушла. Хотя, нет, я бы не вернулась — ни за что. Я мечтала стать журналистом, чтобы писать о том, что по-настоящему волнует людей, о том, что может хоть как-то им помогать. И я пообещала сама себе, что стану им. И пусть я не поступила на факультет журналистики, а на филфак, от своей цели я не откажусь.
— Вот как, — сказала я, отрывая взгляд от жемчужной нитки на ее шее и поднимая его к ее светлым глазам-хамелеонам, умело накрашенным и спокойным. — Здорово, что вы так поступили. Но…
— Но?
— Не поймите неправильно. Но как я могу точно знать, что вы говорите правду? — спросила я, выпуская мучающее меня недоверие наружу. Один голос в моей голове — звонкий, чистый — счастливо кричал о том, как здорово, что у меня теперь есть настоящая крестная, а другой — похожий не шорох гравия — тихо, но настойчиво, с паузами и лукавой интонацией говорил: „Ты не должна доверять незнакомым людям. Кто она такая и что она от тебя хочет? А если это ловушка?“. И я не знала, какой из голосов прав.
— Мне нравится то, что ты осмотрительна, — отозвалась Матильда, которая словно ждала этого вопроса. Она совершенно не обиделась, чего я, кстати, боялась. — Простодушие и доверчивость — первая ступень на пути к большим проблемам. — Она отпила из чашки. — Тебя успокоили бы доказательства?
Я непонимающе взглянула на нее и медленно кивнула.
— Когда ты попала в дом отца, у тебя была женская серебряная подвеска с гранатом, кажется.
Я с изумлением взглянула на женщину. Она была. Няне сказали выкинуть его, но няня оставила его — для меня, чтобы спустя несколько лет вручить. А еще несколько лет спустя ее забрали.
— Она принадлежала твоей матери. Помнишь? Должна помнить.
— Помню, — сказала я. В душе все кричало и смеялось.
— Я принесу тебе ее фотографии. Надеюсь, они еще больше убедят тебя в том, что мои слова — не ложь, и я, действительно, прихожусь тебе крестной.
В щеки впились сотни крохотных иголочек волнения.
— Я никогда не видела ее фотографий, — я кинула злой взгляд в стену. — Они не показывали мне их. — Все, что я знала — имя и то, что ее не стало почти сразу после моего рождения, из-за аварии.
— Даже так? — удивилась Матильда. — Значит, увидишь впервые.
— А почему… почему вы не принесли их сегодня?
— Чтобы ты пришла ко мне во второй раз, — было мне ответом.
— И вы расскажите мне про маму? — почти потребовала я, понимая, что наглею. Но наглость появлялась из-за страха. — Они ненавидели Ирину, ничего никогда не говорили про нее.
— Ирину? — переспросила крестная.
— Ну, маму, — пояснила я с непонятным учащенным дыханием. Почему она переспрашивает? Что-то не так?
— А, да. Ирина. Я так давно не слышала ее имя, — отозвалась Матильда и вздохнула. — Ее нет с нами чуть больше двадцати лет. А я привыкла называть ее просто Ирка… Ирина, кто бы мог подумать, что ее будут звать Ириной. Мы жили в соседних домах, общались с подросткового возврата, — пояснила она мне. — И называли друг друга по фамилии. — Она улыбнулась какому-то воспоминанию.
— И какая у нее была фамилия? У нее остались родственники? А что она любила, чем занималась, какая она вообще? — не выдержала я, и вопросы из меня полетели, как очередь из пулемета.
— Сергеева. Ирина Сергеева, — ответила мне крестная, чуть подумав — нужно ли мне сообщать эту информацию или нет. — К сожалению, близких родственников у нее не осталось. Иначе тебя не отдали бы отцу. Я расскажу тебе, какой она была, девочка, но в следующий раз.
— Хорошо, — даже как-то поникла я, проговаривая про себя фамилию матери. Сергеева. Простая и красивая фамилия.
— А где… она похоронена? — с некоторым трудом вымолвила я. Этого мне тоже не говорили.
— Не здесь. В нашем родном городе, — нехотя сказала Матильда. — Я иногда езжу к ней. В следующий раз возьму тебя с собой. Позже.
Почти минуту мы молчали. Первый голос во мне победил второй, и я, решив довериться, вдруг сказала:
— Вы… Вы очень помогли мне, правда. Очень. У меня тоже есть принципы, как у вас. И один из них совпадает с тем, о котором вы сейчас говорили. Я тоже помогаю не словом, а делом. Когда у меня будет возможность, я обязательно помогу вам.
Я говорила искренне, и я чувствовала, что это будет именно так.
— Т-с-с-с, — приложила к губам указательный палец с аккуратным ногтем Матильда. Я тоже бы не отказалась от белого френча, но, увы, пока что довольствовалась простым прозрачным лаком. — Не говори так, — крестная почти предостерегала меня. — Это уже слова. Слова — это лишнее. Только дело. Дело.
Я тут же с готовностью кивнула ей. На тот момент, да и сейчас тоже, мне казалось, что она не просто крестная, но и мой учитель, который вдалбливает мне в голову простые истины.
