Нина Демина - Убийственные болоньезе
Еще не открывая глаз, она задумалась, о чем этот сон? Туфли, особенно если ты их примеряешь – к замужеству: сами туфли олицетворяют жениха – раз практичные и устойчивые, знать и жених надежный и твердо стоящий на ногах. Пыльные, наверно ношеные, и жених видать разведенный. Ну, а про чистку… не сложится у них, разойдутся, и виновата будет, пожалуй, она. Вот и вся разгадка, и к гадалке не ходи. Тина завозилась на постели, тесновато, привыкла к своей огромной кровати…
Чья-то рука обхватила ее за обнаженный живот и по-хозяйски придвинула к себе, горячее дыхание обожгло спину, теперь рука переместилась на грудь, сжала ее, сзади послышалось сопение, и чьи-то зубы стали покусывать ее плечо.
Гоги! Вчера после баньки постелила перинку пуховую, чистые нагретые простыни, мягкие подушечки, поднесла рюмочку да не одну, накормила, чаем напоила, да побаловала принца пряничком, медовым, с сахарной глазурью.
Красиво?
Было все прозаичней, Иван отхлестал венценосного со всей пролетарской ненавистью, снегом, Георгий, по собственному желанию обтирался, куда деваться, наручник пристегнут к Иванову запястью, а тот снежок любит, хочешь стой, хочешь обтирайся.
Тинка обед приготовила, водку налила, постель Георгиеву чистым бельем застелила, и был он после трапезы вновь водворен на место заточения. Иван в город подался, дела у него там, а Тинка и пленник остались ночевать. Ночь ночевать, не век вековать. И кто у кого теперь в заложниках?
Укусы становились все настойчивей, губы вслед зацеловывали неровные следы, Тинка терпела, не отпихивала, но и не одобряла, ждала, что будет дальше. Георгий подхватил девичье тело и лег на спину, Тинкина грудь оказалась в опасном соседстве с его губами и сразу же подверглась нападению.
– Больно же! – вскрикнула она, когда Георгий закусил ее сосок.
– Ну, наконец-то, Спящая красавица проснулась! – обрадовался пленник.
Тинка спрыгнула с постели, босые ноги обожгло остывшим за ночь деревянным полом.
Она привстала на цыпочки, сладко потянулась, груди ее приподнялись и чуть колыхнулись.
– Тиночек, радость моя, иди ко мне…
Возбужденные мужчины не блещут словарным разнообразием, один в один присказка Романа Израилевича, будь они евреями, армянами, русскими или китайцами. Тина с усмешкой взглянула на Георгия, глаза у того шалые, губы облизнул, будто во рту пересохло, одеяло откинул и рукою простынь поглаживает, то ли крошки невидимые стряхивает, что ли приглашает. Подразнить? Эх, не поджимало бы времечко, вдоволь наигралась бы, замучила, да не тот сейчас расклад, надо у принца рефлекс выработать, что б реагировал на Тинкино тело, как собака Павлова на миску, и скорая женитьба показалась единственным способом эту миску заполучить.
Присела Тина на постель, ноги замерзшие подобрала, мужчина сгреб ее с края, накинул теплое одеяло, захватил Тинкины ступни своими горячими бедрами, а губы пересохшими от жажды, только чаял он Тинкиных прелестей, столь умело разрекламированных на холодном полу Дрябловского загородного дома. Так и провели все утро в постели, пока не приехал Иван.
Тина выпорхнула на веранду, сделала знак Дряблову не поднимать шума, не скандалить, да Иван и не собирался. Рассказал Тине о своем разговоре с Давидом и посоветовал немедленно сниматься с якоря.
– Куда ж мы подадимся? – задумчиво произнесла Тина, не решаясь еще на встречу с Давидом. Ах, Ванечка простак, можно делать ставку – Давид уже знает, где они.
– Может, я найду вам пристанище, только надо собираться сейчас, – торопился Иван.
Тина задумалась, вечно скитаться по чужим домам нет резону, пора уж и честным пирком да за свадебку, но как быть с Гоги, сыроват, не готов еще, так и сорваться может авантюра… Если только… А вот… Эх, была, не была, сорвется, то не сносить головы, а если все ж выгорит?
– Ну, так как? Собраться помогу, – пообещал встревоженный Иван, Тинкины игры не казались ему такими уж безобидными, любовь она конечно любовью, но все же…
Бернс.
– Никуда мы Ваня не поедем, здесь останемся, пока… во всяком случае до завтра.
– Валь, ты соображаешь, что делаешь?
– Вполне, – ничуть не сомневаясь, ответила Тина.
– Ну, я поехал, – запахнул дубленку Иван – Давиду что сказать?
– Скажи, жду его. Пусть приезжает.
Дряблов резко захлопнул дверь автомобиля, хлопок гулко отозвался в морозном воздухе, затарахтел мотор, и, выбивая из под колес блестящие на солнце снежные искры, машина выбралась на проселочную дорогу.
Глава двадцать шестая
– Кто это? – спросил Георгий строго, несмотря на то, что был гол и прикован.
Начинается, тоскливо подумала Тина, опять ревность проклятая, что ж она преследует ее! Чередой промелькнули Бернс, Павлов, и даже Давид с Иваном…
Настроение пропало, угасло, словно небо заволокло тучами, а на деле-то денек солнечный, яркий, морозный, вот бы на лыжах!
– Георгий, а ты на лыжах катаешься? – неожиданно спросила она, глядя в окно.
Солнце ярко бликовало на оконном стекле, ослепляло, пригревало.
– На лыжах? Что за вопрос? Ну, в школе катался, когда здесь еще учился, а в Лондоне… какие лыжи? Я в регби играл, причем хорошо. Зачем спрашивала про лыжи?
– Да так, вспомнилось… – вздохнула девушка, ей действительно вспомнилось детство, маленькие Тинкины валенки рядом с отцовскими сушатся на батарее.
– Иди сюда, вместе будем вспоминать, – он нетерпеливо барабанил пальцами по одеялу, ожидая девушку.
– Кофе сварю, – ей не хотелось в постель, сердце сжала необъяснимая тревога, может прав Ванечка, и надо бежать… а куда? Газовая горелка полыхнула синим пламенем, джезва стояла на конфорке кособоко и Тине пришлось придерживать ее кухонной варежкой. Спокойно, спокойно, вот приедет Давид и выправит ситуацию, а у нее сил нет думать, и надо еще Георгия ублажать. По правде сказать, Тине нравилось заниматься с ним любовью, он был нежен, горяч и еще… ее заводило то, что он был прикован наручником. "Извращенка", – оборвала мысли Тина, кофе был готов, и она вернулась к своему любовнику.
– Тиночек, а чем ты занимаешься?
– В смысле? – она чуть не захлебнулась горячим кофе, откашлялась.
– Работаешь? Учишься?
– Хм… работаю.
– Где, кем?
– У Бернса, – Тина не смогла соврать, ведь кроме продюсерского центра, она толком ничего и не знала, – помощником, как и Давид.
Упоминание о "бывшем женихе" раздосадовало Георгия, он помрачнел, сдвинул брови и, наконец, сказал:
– Ну и каково оно в порноиндустрии?
– Нормально, как и везде. Бизнес есть бизнес, – сейчас она повторяла слова Давида, и верила им.
Георгий поставил чашку на поднос и произнес почти грубо:
