Кэтрин Эллиотт - Женатый мужчина
Он пристально посмотрел на меня через стол, медленно снял колпачок с ручки и сменил стержень.
— Вообще-то, все было совсем иначе, — тихо проговорил он. — Во-первых, я понятия не имел, что она в меня «влюбилась», если использовать твое выражение. До тех пор, пока она не предложила мне отправиться с ней в гостиницу на уикенд. И, во-вторых, я вовсе ее не поощрял, если не считать того времени, которое мы вместе проводили с Беном и Максом. Мне очень жаль, что она расстроилась, искренне жаль, но…
— Только не надо про искренность! Чушь собачья! — взорвалась я. — Да тебе плевать на все! Ты бы даже не заметил, если бы она повесилась или вернулась в Австралию, а если «не поощрять» по твоим понятиям значит заниматься сексом на берегу реки, шептать ей на ушко сладкие слова и уверять ее в том, что она самая прекрасная женщина на свете, то ты ходишь по болоту, Джек. Не забывай, я давно тебя знаю, видела тебя в действии и в курсе твоих хитростей. Триша — не первая девушка, которая рыдает из-за тебя на моем плече, и я уверена, что не последняя. И, если честно, мне это уже малость надоело. Ты же не подросток, в самом деле, ты даже не юный сердцеед… О боже, ты только посмотри на себя! Был бы ты парнем, только что достигшим половой зрелости, который никак не насытится, никак не остепенится, не может выдержать даже минуты серьезных отношений! Но ты не годишься ни под одну из этих категорий, Джек, ты всего лишь жалкий стареющий донжуан, серийный юбочник, который гоняется за девочками-студентками по лекционному залу и даже на десять минут не может совладать с тем, что у него в штанах!
Меня прямо трясло от ярости. И еще я знала, что большая часть этой сдерживаемой злобы направлена на мою свекровь, которая сейчас с самодовольным видом сидит рядом с моими сыновьями в темном зале театра. И все это вылилось на Джека.
— Понятно, — тихо проговорил он. Мои слова его явно не задели. — Тогда кто у нас ты?
— Что?!
— Если я — жалкий стареющий донжуан, то кто у нас ты, Люси?
— Мы не обо мне сейчас говорим, — процедила я сквозь сжатые зубы, — речь о тебе, о твоем безответственном поведении, в результате которого молоденькая девочка только что билась в истерике за кухонным столом! — Я ткнула пальцем в коридор. — Она там, Джек, по крайней мере, была там с Джоан и со мной, но сейчас, наверное, лежит на кровати в своей комнате и заливает слезами подушку! И тебе на это плевать! Плевать!
— Нет, не плевать, но сама подумай, — проговорил он, — она же не замужем.
— Что? — Я ошарашенно вытаращилась на него.
— Я сказал, она не замужем. Это было невероятно.
— О боже, Джек, как же ты жалок, — наконец произнесла я. — Ты жалок и смешон, как ребенок. Дешевая отмазка.
— Неужели? — Он встал и подошел к столу с моей стороны. Вдруг мне показалось, что он очень вырос и встал как-то слишком близко ко мне. Я отпрянула. — Значит, дешевая, да? А почему бы тебе, прежде чем являться сюда и твердить о долге и ответственности, не подумать о собственных поступках? Прежде чем кидать в меня камни, почему бы тебе не подумать о последствиях твоих действий, как следует поразмышлять о том, что исход твоих выходок может быть куда более катастрофическим?
— Какой ты умный, Джек, — огрызнулась я, — сыплешь метафорами из учебника английского языка. Но я знаю, о чем ты говоришь, так что давай будем называть лопату лопатой, раз ты того хочешь. Ну да, он женат. Понятно? Ты счастлив? Но это не мой брак, и сохранить его — не моя проблема.
Даже когда я произносила эту фразу, я знала, что сейчас он разорвет меня в клочья.
— Ты сама в это не веришь, — фыркнул он. — Ты просто малодушная ханжа. Ты сейчас сама на себя не похожа, Люси, как будто вместо тебя говорит какая-то лживая, слабая трусиха, которая ищет, за чью бы спину спрятаться. Это недостойно и совсем на тебя не похоже.
— Да что ты говоришь! — Я покраснела, разозлившись на себя за то, что позволила ему загнать себя в угол. — А какая я на самом деле, Джек? Ты знаешь меня вовсе не так хорошо, как тебе кажется, а вот я тебя знаю. И если ты хочешь сказать, что никогда не влюблялся в замужнюю женщину, я тоже вправе обозвать тебя лицемером и лжецом! Тут он замолк.
— Это было только один раз. И она не ответила мне взаимностью.
— Чушь, — фыркнула я. — Да ты многие годы только и знаешь, что лазать по супружеским кроватям! Небось не раз карабкался вниз по водосточной трубе, когда муж поворачивал ключ в замке! О нет, Джек, тебе это не в новинку, тебе только не нравится, что теперь и я занялась тем же! Ты против того, что я наконец начала встречаться с мужчинами и развлекаться. Ты бы предпочел, чтобы я вечно ходила в трауре!
Я зашагала к двери, обернувшись, увидела, что он побледнел и сжал кулаки.
— Ты говоришь отвратительные вещи, — тихо проговорил он. — И тебе это известно.
— Неужели? — выпалила я, открывая дверь. — Я уже не уверена, что так хорошо знаю тебя, Джек.
Я со всех сил хлопнула дверью и поплелась по коридору. В душе нарастающим потоком поднималась ярость, смешанная с чувством вины. Я задавила эти эмоции, прошла по черно-белому холлу, вышла на террасу через открытые двери, обошла фонтан и направилась через розарий к амбару.
Я знала, что напоследок ударила его ниже пояса. Еще давно, когда мне было очень плохо, Джек как никто другой помогал мне преодолеть горе. Он единственный, не считая Джесс, провел столько вечеров в моей крошечной жалкой квартирке. То было самое худшее время, те самые вечера, когда я укладывала мальчиков спать, а он просто сидел со мной, и я отводила душу, рыдая над старыми фотоальбомами. А он вытирал фотографии насухо полотенцем. Я вспомнила бесконечные тарелки со спагетти карбонара — это было единственное блюдо, которое он умел готовить; как я безразлично ковыряла эти макароны, прежде чем мои глаза снова не застилали слезы, и тогда я опускала вилку и начинала рыдать. Я вспомнила его терпение, доброту, настойчивость; в отличие от прочих навещавших меня посетителей, он никогда не уставал мне сопереживать. Не спорю, он помог мне преодолеть самые черные дни, и мне не следовало… ну что уж там говорить. Я сунула в рот прядь волос и отчаянно ее зажевала.
Но сами посудите, ведь он меня спровоцировал. Во мне всколыхнулся праведный гнев, уравновесив чувство вины на весах моей совести. Я так набросилась на него, потому что — тут я быстро переиграла наш разговор в голове — да потому, что он принялся читать мне лицемерные нотации! Как он посмел снисходительно учить меня морали, как древний глубокомысленный мудрец, когда всем известно, что сам он ведет образ жизни распутного старого кобеля, принюхиваясь к каждой сучке в округе? «Именно это меня и возмутило, — решила я, — именно это меня и подстрекнуло — его ханжество. Как он смеет смотреть на меня свысока?»
