Кэтрин Куксон - Мотылек
Закончив речь, она повернулась и на плохо гнущихся ногах, но прямая как палка направилась к двери. Агнес заставила себя опередить ее, чтобы открыть перед ней дверь, потом прошла впереди нее через холл и прихожую на улицу, где на верхней ступеньке большой лестницы ее ждал кучер, но она, не обращая на него внимания, попрощалась с Агнес следующими словами:
— Конечно, если начнется война, с ней скорее всего начнутся такие перемены, что все сравняется, и Джек может почувствовать себя ровней своему хозяину. Боже мой, подумать только, какое миленькое это будет дело, вы согласны? Ну да ладно, я не доживу до этого. Прощайте, моя дорогая.
Агнес промямлила какие-то слова, которых не расслышала сама, и, как только старая леди уселась в экипаж, тут же вернулась в дом. Взбежав по лестнице, она вошла в свою комнату, но не бросилась на постель и даже не присела на край кровати, она стала ходить по комнате, от бессилия кусая ноготь большого пальца и постукивая костяшками пальцев друг о друга, пока не стало больно. Каждый фибр ее души требовал, чтобы она немедленно кинулась на кухню и швырнула письмо в лицо Дейву, а потом указала ему на дверь. Но как она могла так поступить с человеком, который отдал жизнь службе этому дому и всем, кто в нем жил. К тому же, если он уйдет, с ним уйдет Пегги, а она нуждалась в Пегги. Пегги заменяла ей мать, и даже она стала последнее время другой. Слава богу, другие остались прежними: Руфи, Магги и Бетти, ну, и Блум с Хаббардом тоже все такие же. Даже больше, напряженность чувствовалась только в доме. Вне его она исчезала. Но как она собиралась жить, зная, что за ней шпионят? А Дейв, несомненно, поймет смысл визита леди Эмили.
Что ей делать?
Она села в кресло и, наклонившись вперед, сложила руки, как всегда делала, когда обращалась к внутреннему голосу и получала от него, словно от живого существа, здравый совет. Она не всегда следовала ему, несмотря на то что советы, которые она получала из глубин собственной души, всегда оказывались правильными. Что мне делать, спрашивала она. Ответ не заставил себя ждать: ничего. Сделай веселое лицо, веди себя так, словно визит леди Эмили доставил удовольствие. Это обескуражит его. Но если ты признаешь, что знаешь о письме, это даст ему повод в открытую обратиться к тебе с упреками, нет, нельзя допускать такой его вольности, иначе он не сможет далее оставаться в доме. Давай, действуй, не откладывай, пока знаешь, что в силах это сделать.
Когда она вошла в кухню, как она и ожидала, там уже находился Дейв, беседовавший с Пегги, при ее входе он быстро повернулся и посмотрел на нее. Лицо у него было напряженным и белее бумаги, глаза потемнели, он походил на человека, готового ввязаться в смертельную схватку. Она не посмотрела на него и обратилась к Пегги:
— Леди Эмили, как всегда, в своем амплуа, заскочила по дороге в замок. Пророчествует войну и говорит, что никто из нас не доживет до этого времени в будущем году, если только, как она предполагает, мы не подпадем под Германию. Поэтому, наверное, хорошо, что мы расширяем огород. Продуктов станет не хватать, а мы голодать не будем.
Агнес заставила себя улыбнуться обоим, потом прошла мимо них и вышла во двор и дальше в сад. Там она перестала улыбаться.
Нужно ли рассказать ему? Сказать: «Брэдли, пожалуйста, наперед не разговаривайте со мной напрямую, принимайте все приказания только через мистера Дейва Уотерза»? И как он среагирует на это? Она знала, что он сделает. Он уйдет. И она уже никогда его не увидит. А не будет ли так лучше, лучше для обоих, потому что она знала, что на нее уже смотрят во все глаза, знала, что она чувствует к нему и какие чувства у него к ней. Но, как выразилась леди Эмили, выйти за рамки своего класса — это все равно что помереть.
7
Четвертого августа объявили войну. На следующее утро Стенли вернулся от Каннингхэмов в самом приподнятом настроении. Он вошел в дом и громко крикнул:
— Агнес! Агнес!
Он так громко крикнул, что она со всех ног кинулась к нему из кабинета в холл.
— Что такое?
— Мы вступили в войну! Мы объявили войну Германии.
— Что ж, этого следовало ожидать, разве не так, после того что происходило последние недели?
— Но мы же воюем! Разве ты не понимаешь? До сих пор были сплошные догадки. Но это же свершилось. Эти немцы — настоящие дьяволы, ни капли человечности. Самое первое сообщение, которое было опубликовано, это о том, что они сотнями убивают детей.
— Не будут они этого делать, все это военные слухи.
— Не будут? — Он почти заорал, подался к ней, потом повернулся и через холл быстро прошел в гостиную.
Она последовала за ним и увидела, как он заходил по комнате, разгоряченно размахивая руками, с раскрасневшимся лицом. Он говорил и никак не мог остановиться:
— В Оксфорде были два студента немца. Совершенно невыносимые типы, надменные, надутые, как павлины. Они не только думали, они прямо говорили, что их страна самая великая в мире.
— Но ведь, насколько я понимаю, это мы веками утверждали, что Англия самая великая нация на свете.
— Но так оно и есть! Мы и есть самая великая нация. Погляди на наши колонии. Мы…
— Хорошо-хорошо. Будем считать это аксиомой. Лучше скажи мне, что ты собираешься делать?
— Ну, есть только одна вещь, которую я могу и хочу сделать. Я вступаю в армию. Найджел Каннингхэм уже вступил. Записался в пехоту, а я запишусь в артиллерию. Димк Уейр тоже идет в артиллерию. Он говорит, что мы будем на той стороне Ла-Манша уже недели через две.
Она остановила его хождение по комнате, внезапно задав вопрос:
— А как с Арнольдом и Роландом, они вернутся домой?
— Не знаю.
— Но ведь ты знаешь о них больше меня, — у нее зазвенел голос, — ты должен знать, какие у них намерения.
— Не говори чепухи. Откуда мне знать, какие у них планы относительно войны? Мы и сами-то не ожидали ее. У Найджела дядя в палате лордов, так Найджел говорит, что до последней минуты парламент был разделен, они не знали, что будут делать. Но то, что случилось с Бельгией, все сразу переменило, потому что они наступают на Париж, а там один шаг через Ла-Манш, и они в Англии. Это невероятно. Так что, думаю, они вернутся домой… И все же… — Он отвернулся, подошел к окну и, заложив руки за спину, стал смотреть на небо. Эту позу часто принимал их отец, и это вызвало у Агнес раздражение, и еще больше ее рассердили его слова: — У них там так хорошо пошли дела. У Арнольда два автомобиля, один гоночный. Они говорили, что хотят завести собственный дом, похоже, они там прочно обосновались. Но вообще-то это их страна и…
— Я ничего не знаю о том, что они обосновались. В последнем письме, которое я получила от Роланда, он жаловался, что не находит общего языка с местными, особенно на заводе.
