Татьяна Тронина - Femme fatale выходит замуж
– Дьявол… – сквозь зубы пробормотал Марат. Отшатнулся назад, бросился вон из квартиры. Он должен был догнать ее – непременно, чего бы это ему ни стоило. Он теперь крыл себя последними словами – за то, что так долго медлил.
Лифта ждать, разумеется, не стал, побежал по лестнице вниз. «Мама, мама… что бы ты сказала, если бы твоей дочерью была Жанна? На чьей ты была бы стороне?..»
Он выскочил из подъезда, когда она уже выезжала со двора.
Оглушила его гудком и умчалась прочь.
Все.
Сердце у Марата замерло, но потом заколотилось еще сильнее – в следующее мгновение во двор въехал на своей тарахтелке ненормальный из первого подъезда. Словно подарок судьбы…
Решение появилось молниеносно – Марат подскочил к нему как раз в тот момент, когда тот, опустив подножку, снимал с головы шлем, и толкнул изо всех сил…
Руки легли на руль. Когда-то очень давно, во времена своей юности, Марат катался на мотоцикле, знал, как управлять этой штукой. Он повернул ключ в зажигании, крутанул ручку газа и рванул вперед, в зыбкий оранжевый сумрак.
Он не чувствовал ни страха, ни сомнений, хотел только одного – догнать Жанну, вновь соединиться с ней. Она была половиной его души, недостающей частью его самого…
Он видел ее машину в конце дороги – там, где терялась вдали гирлянда фонарей. Она убегала, а он догонял. Он не видел ничего, кроме нее. Он вел мотоцикл достаточно ровно, сконцентрировавшись лишь на одной цели. Словно некие потусторонние силы хранили его, вели вперед… «Иди!» – говорили они ему, и он упрямо шел вперед.
Он почти догнал ее.
Она догадалась, что он ее преследует. Он это почувствовал, потому что был частью ее самой. Она пыталась оторваться – но, разумеется, у нее ничего не получилось.
Куда она направлялась? Была ли и у нее цель?
Да, была – она явно стремилась куда-то.
Теперь они неслись вдоль набережной… Потом она свернула, взлетела на Большой Устьинский мост – рядом высилась громада Котельнической высотки…
Марат надавил на газ еще сильнее, стремясь объехать ее, преградить путь, но переднее колесо коснулось разделительного камня.
Мотоцикл завертело, и руль вырвался из рук.
Марат не успел ничего предпринять – те же неведомые силы, которые недавно помогали ему, вдруг поволокли его в совершенно противоположном направлении. Мотоцикл подскочил, взлетел на тротуар, со всего размаха ударился о чугунные перила и сделал пируэт. Марат даже не понял, вверх он летит или вниз…
– Ты ненормальный, – убежденно произнес Руслан Айхенбаум. – Вот что хочешь со мной делай, но ты – ку-ку.
– Сам ты ку-ку, – меланхолично огрызнулся Яков Сидоров – он сидел за столом, подперев голову рукой, и смотрел в окно. – Лучше обрати внимание, какой рассвет…
Они пили на квартире у Сидорова весь вечер и всю ночь и достигли той точки, где время сцепляется с пространством и на Земле наступает невесомость.
– Ну на хрена, на хрена тебе этот Израиль, а? – сурово спросил Руслан с ударением на последнем слоге. – Чем тебе тут-то не живется?
– Не живется… – пробормотал Яков.
– Ты думаешь, там лучше будет?
– Нет, не думаю.
– Тогда чего едешь?
Сидоров пожал плечами. На столе между ними стояли пустые бутылки и открытые консервные банки, в основном «горбуша в собственном соку». Вчера Сидоров работал в «Минерве-плюс» последний день. До отъезда предстояло оформить еще кучу документов – возможно, не один месяц на это уйдет, но у Руслана Айхенбаума было чувство, что друг улетает в Землю Обетованную чуть ли не завтра.
– Скоро осень, – вздохнул Сидоров, продолжая глядеть в окно. – Вон дождь – льет и льет.
– Сидоров…
– А?
– Ну какой из тебя еврей, скажи на милость? Ты ж на еврея и не похож! И фамилия у тебя – Си-до-ров, – убежденно произнес Айхенбаум.
– Так я не поэтому уезжаю, – печально произнес Сидоров. – У меня там дядя.
– Ну и что – дядя! А у меня в Канаде – тетя.
– Я хочу уехать, – упрямо повторил Сидоров. – Как можно дальше отсюда… Ты понимаешь? Ты ведь сам хотел уехать, вспомни!
Руслан Айхенбаум поморгал глазами, видимо, пытаясь поставить себя на место друга, а потом ответил:
– Нет.
– Меня никто не может понять, – мстительно произнес Яков Сидоров.
– Яшка, а как же я? – напомнил Руслан. – Мы ж друзья…
– Русик, я тут больше не могу. Я должен бежать. Тут такой воздух…
– Пардон… – Айхенбаум встал, попытался открыть форточку.
– Да не в этом смысле! Москва меня убивает. Меня убивает эта работа… Вот скажи мне на милость, кому нужна наша работа?! Ладно бы мы пшеницу выращивали или там еще какую ботву… Или пни корчевали! А перепродавать не пойми что не пойми кому…
– Ну так смени работу!
– Это не выход, – сказал Сидоров, по очереди проверяя пустые бутылки – в одной из них кое-что оставалось. Налил себе и другу. – Что такое наша жизнь? В глобальном, то есть, смысле?
– Что? – с интересом спросил Айхенбаум, чокнувшись с другом. – За смысл жизни!
– Наша жизнь – сплошные страдания и разочарования, – с раздражением произнес Сидоров. – Нам все время чего-то не хватает – денег, здоровья, вещей, одежды… Раньше радовались обычному сотовому телефону, а теперь нам подавай его с цифровой камерой, и не на два мегапиксела, а на три, четыре или лучше – пять! Далее – знак бесконечность. Словно одержимые, делаем карьеру… И все нам мало, мало, мало! Поднялся на ступеньку вверх, потом еще на ступеньку… Но этой лестнице конца и краю нет.
– Это точно… – печально вздохнул Айхенбаум. – Я вот тюнинг не так давно делал, помнишь? А теперь понимаю – до совершенства еще очень далеко.
– Вот! Наша жизнь – вечный апгрейт, вечный тюнинг. Немножко радости, когда чего-нибудь улучшишь, а потом – снова скука, снова неудовлетворенность. Господи, Русик, да как люди не поймут, что счастье – это иллюзия!
Руслан душераздирающе вздохнул. Он был полностью согласен со своим другом.
– Жизнь людей печальна и коротка, – с горечью продолжил Сидоров. – Счастья нет, лишь иногда – чувство удовлетворения, которое неизбежно сменяется скукой. Вот ты замечал – чего-нибудь хочешь, просто сгорая от желания, а потом получаешь это и понимаешь – совсем не того хотел. Или думаешь – ну надо же, ради этой-то ерунды в лепешку был готов расшибиться?! И вообще… – Сидоров мрачно посмотрел на дно пустого стакана, – …в настоящем времени счастья нет. Оно или в прошлом, или в будущем. Мы или вспоминаем с ностальгией о каких-то событиях, или мечтаем о чем-то необыкновенном, что ждет нас впереди… Но сейчас, в данную минуту – счастья нет. Нет!
– Ты абсолютно прав… – всхлипнув, сказал Айхенбаум. – Погоди, тут у нас, кажется, еще были какие-то запасы… – И, держась за стену, Руслан встал на четвереньки и полез под стол.
