Наталья Штурм - Уж замуж невтерпеж, или Любовь цвета крови
Теперь все зависело от решения судьи.
При входе в здание суда посетителей встречал внушительный металлоискатель. Сразу за ним стояли два охранника.
Люди входили, звенели и… проходили дальше. Потом выходили, звенели, и снова беспрепятственно. Охранники мирно беседовали друг с другом, не отвлекаясь на непрерывный звон.
«Наверно, они охраняют металлоискатель. Вдруг какой-нибудь посетитель-правдолюб, недовольный решением суда, пнет от злости ногой дорогую конструкцию», – догадалась я, пропуская вперед своего вооруженного телохранителя.
Напрасно он волновался, намереваясь оставить пистолет в машине. В здание суда можно было спокойно пронести целый боевой арсенал. Или пропустить террористическую группировку – главное, чтобы у каждого из них были папочки с документами под мышкой.
– Ваша честь, – начал мой адвокат, – прошу вас приобщить к делу справки о зарплате, характеристику с места жительства и работы, справку из наркодиспансера, акт обследования жилищно-бытовых условий, справку об отсутствии криминального прошлого и справку из госпиталя Бурденко, что ответчица не инвалид.
Адвокат положил документы на стол судьи, и вслед за ним свои заключения предъявила представительница попечительского совета нашего с Иваном района. Все четко и без лишних эмоций.
Адвокатша Роберта выложила почти такие же документы. Образцовый гражданин страны. Всеми любимый законопослушный трезвенник. Только зарплата оказалась больше и стабильней.
Судья собрала справки и скрылась вместе с юной помощницей за потайными дверями.
От волнения у меня зуб на зуб не попадал.
Я специально явилась на это заседание, хотя присутствия адвоката было достаточно.
«Все-таки судья – женщина. Она не станет больше затягивать и мучить ребенка», – думала я, комкая в руках носовой платок адвоката. Своих платков у меня сроду не было…
Платок пригодился…
Судья посчитала нужным вызвать на следующее заседание представителей попечительского района «Царицыно», где прописан истец.
Заседание перенесли еще на месяц.
– Они что, издеваются??? – кричала я в отчаянии, едва мы вышли из здания суда. – Роберт там вообще не проживает, а Ваню туда даже никогда не привозили! Ну почему??? При чем здесь попечительский совет того района?
Адвокат хмурился и повторял официальную фразу:
– Это точка зрения судьи. Судья считает нужным добавить свидетельские показания…
Но я понимала, о чем он думает.
– Ну что – съела? – зазвучал в трубке издевательски-довольный голос Роберта. Он был пьян.
– Уже два часа ночи. Отвали – я сплю, – тихо, чтобы не разбудить спящую рядом дочь, сказала я.
Девочка сквозь сон что-то недовольно пробурчала и перевернулась на бок, закрыв ухо подушкой.
За эти несколько месяцев она была единственной моей отдушиной и согревала меня не только морально, но и физически. Я эгоистично вторглась на ее территорию – в ее комнату и постель – и, обнимая ночью родное тело, находила для себя хоть какое-то успокоение.
– Ну, поговори со мной! – настаивал Роберт. – Я тебе кое-что интересное расскажу… Например, про то, сколько бабла я отвалил, чтобы ты сейчас плакала… Ведь ты врешь, что спишь?.. Я знаю, ты слезами обливаешься, я чувствую… А знаешь почему? Потому что я тебя очень, очень люблю, Мышаня… Вот такая фигня. А Ваньку ты все равно не получишь, забудь! Тебя еще для вида помурыжат полгодика и определят сынишку жить со мной… К тому времени он совсем тебя забудет. Будешь под воротами ходить – проситься, но мы тебя уже не впустим…
Я села на край ванны и закурила…
Из зеркала на меня смотрела худая, изможденная женщина с глазами больного сенбернара. Неужели это я?..
Ведь была любовь… Была уверенность, что с этим человеком мы будем достойно жить и стариться… Я видела в нем столько достоинств, но они же оказались недостатками…
Было хорошо: с любовью к себе, в меру благополучно, сытно и комфортно, я жила-поживала и горя не знала. Дружила, влюблялась, много смеялась, ездила по городам и странам на радость себе и зрителям. Жила, как пела. И не было такого, чтобы петь не хотелось. Наоборот. Из любых неприятностей и разочарований спасало творчество. Как я посмела сейчас об этом забыть?
Гастроли в Минводах смогли хоть немного разгрузить мозг. В свободное от репетиций и выступлений время нас возили в санаторий. Массаж, капсулы, грязи и бассейн немного подняли настроение. И напомнили о любви к себе.
Правда, врач-массажист слегка омрачил редактирование, поставив мне диагноз «дистрофия».
– Это еще почему? – недовольно спросила я, оглядывая свою идеально тощую для телеэфиров фигуру.
– Вы не туда смотрите. Смотреть надо на верхнюю часть рук, – пояснил доктор. – Сколько вы сейчас весите?
– Сорок семь кило…
– А рост?
– Сто семьдесят…
Из этичных соображений он отказался от комментариев и положил меня на стол.
– У вас специальная диета или несчастная любовь? – поинтересовался мужчина, «раскатывая» крепкими пальцами мои кости.
Есть профессии, которые располагают к откровениям.
Массажисты, парикмахеры, мастера по маникюру – вот неполный перечень «благодарных» слушателей. К ним идешь, как в исповедальню. Каждая новая клиентка – новая мелодрама.
Я не стала исключением.
– Не переживайте. Все будет хорошо. Важнее здоровья ничего нет, – выслушав мою исповедь, обобщил массажист. – Страданиями вы только себя разрушаете. Вы подумайте о том, что мальчик ваш жив и здоров. За ним нормальный уход. Его не обижают. А вам сейчас нужно восстановить свое здоровье. Сыну нужна здоровая сильная мать. А не дистрофик на грани нервного срыва. Вы лучше займитесь собой, пока его не вернули. Потом уже времени не будет – они в этом возрасте такие проказники, не уследишь за ними…
Он говорил о моем сыне так реально, словно тот был в другой комнате. Без соплей, без сантиментов, с необходимой мне сейчас уверенностью.
– Доктор, но он даже слово «мама» не произносит! – робко возразила я, забыв, что это массажист, а не психотерапевт.
– А куда он денется! – весело ответил врач. – Вырастет, все равно мамкать будет!
«Мамкать будет, мамкать будет…» – повторяла я на разные лады, как заклинание. В самолете, в машине, дома…
«Ванька, ну хватит мамкать – займись игрушками! – неужели я так когда-нибудь скажу?» – думала я.
Скорее всего, нет. Я всегда с наслаждением буду слушать это доставучее мамканье.
Мамкай, приставай, только вернись… Потому что дороже ничего на свете нет…
Следующее заседание суда будет нашим триумфом! Я в этом уверена.
